Между большинством и одиночеством

Основные идеи этого текста были выработаны в диалоге с Марией Майофис.

Слой 1: организация книги

Эта книга состоит из нескольких частей. Первая часть — автобиография Алексея Навального. Он начал писать эту книгу в Германии, где его лечили от последствий отравления, и продолжил уже после возвращения в Россию, когда был арестован и оказался в тюрьме. Редакционное примечание, помещенное после финала автобиографической части, сообщает: “Здесь заканчиваются главы, которые Алексей Навальный успел завершить” (с. 268), однако этот раздел выглядит вполне законченным. Следующая часть книги — фрагменты тюремного дневника, который Навальный вел до 2 сентября 2022 года. Кроме того, в книгу включены несколько речей Навального, которые он произнес в качестве последнего слова подсудимого — но далеко не все его выступления этого рода, — и его письмо, переданное из милицейского спецприемника и зачитанное на митинге на Болотной площади 10 декабря 2011 года.

Дневник — не приложение к автобиографическому рассказу, а его продолжение и развитие: судя по записям, автор воспринимал работу над ним именно так. Навальный иронизировал над тем, что тюремный дневник — слишком предсказуемый жанр со своими штампами, но полагал, что в новых условиях ему нужно таким образом реализовать замысел “книги о себе”.

…Когда после ужина нас вели строем из столовой, несколько человек по очереди сказало: “О, первый снег” — и начало ловить руками еле заметную белую летящую крупу. Хотя разговаривать в строю запрещается. 
Я же сразу подумал про эту книгу. Вообще, я часто про нее думаю. Ища знаки и дополнительные причины, чтобы возобновить ее. И сразу же в поисках предлога, чтобы отложить работу на недельку. А потом еще на недельку. А потом с начала месяца. 
Вообще-то книга мне очень нужна (с. 371).

Этот текст имеет такой сложносоставной характер потому, что его замысел несколько раз менялся — “на ходу”: на это изменение оказали существенное влияние перипетии судьбы автора. Первоначально Навальный, по-видимому, задумал писать в довольно известном и распространенном во всем мире жанре — книги публичного политика. В России первым таким произведением была “Исповедь на заданную тему” Бориса Ельцина (1989, написана в сотрудничестве с Валентином Юмашевым), за ней последовали книги Владимира Жириновского “Последний бросок на юг” (1993), Александра Лебедя “За державу обидно” (1995), “Провинциал” Бориса Немцова (1997) и другие. Из относительно недавних образцов этого жанра на других языках можно вспомнить, например, “Дерзость надежды” (2006) Барака Обамы. 

Такие книги чаще всего нужны для коммуникации политика с избирателями или группами поддержки. Принципы их построения довольно хорошо понятны. Автор-протагонист(ка) рассказывает о себе, обращаясь к избирателям и, в меньшей степени, к иностранной аудитории, с месседжем, который можно схематически сформулировать так: “Мне важно, что обо мне думают люди, я простой человек, но у меня есть уникальный опыт, моя жизнь заставила меня поверить в то-то и то-то, у меня есть свои ценности и я знаю, куда и зачем вести людей”. Часто в такие книги включаются особенно важные публичные речи. Каждое подобное издание (обычно сопровождаемое фотографиями) должно создавать запоминающийся образ протагониста/тки: политик хочет, чтобы его/ее запомнили и приняли таким/такой, каким/какой он/а себя описывает, и предполагает, что его/ее историю будут воспринимать как этически значимую. Наблюдателям политического процесса обычно бывает интересно при анализе подобных сочинений вспомнить (или проверить по опубликованным источникам) эпизоды, не совпадающие с заданным образом. 

В те несколько месяцев, которые он провел в Германии, Навальный много, почти постоянно рассказывал о себе, о своем прошлом, о своих союзниках, о своем видении будущего — и в большом интервью Юрию Дудю, и в устных рассказах для фильма Даниэля Роэра “Навальный” (премьера состоялась в 2022 г.), и в этой книге. По-видимому, Навальный тогда понял, что с его резко возросшим уровнем российской и международной известности ему нужно написать о том, кто он такой и как пришел к своим политическим взглядам. По-видимому, он надеялся, что сможет после возвращения в Россию возглавить протестное движение против путинского режима. 

Первоначально в автобиографии он обращался одновременно к российской (преимущественно молодежной) и к иностранной аудитории, и поэтому старался объяснить ряд реалий, понятных российской аудитории его поколения, или подробно проанализировать социально-политические процессы “перестройки” 1980-х. После возвращения в Россию Навальный был арестован, и это, судя по тому, как он об этом рассказывает, в первый момент вызвало у него сильную растерянность. В тюрьме он продолжил писать автобиографию (и она стала одним из средств, позволивших ему взять себя в руки и не падать духом), но, по-видимому, обращался уже в большей степени к “внешней” — то есть иноязычной и эмигрантской — аудитории, так как понимал, что в России его книга опубликована не будет. 

После того, как основным содержанием его жизни в тюрьме стало сопротивление возраставшему давлению тюремного начальства, судебной системы и спецслужб, самым важным инструментом Навального для оперативной коммуникации стали посты в соцсетях и выступления на судах по видеосвязи. Однако для того тюремный дневник, не совпадающий с постами в соцсетях, тоже должен был стать частью общего нарратива:  показать, как описанный в автобиографии человек продолжает сопротивление, отстаивает свои ценности на уровне частной, повседневной жизни. Судя по некоторым фрагментам, Навальный сразу писал его не только для узкого круга читателей. 

Содержание книги, вероятно, уже примерно известно и тем, кто ее не читал. Навальный рассказывает о своем советском детстве в военном городке, взрослении в постсоветской России, обучении в Университете дружбы народов, юношеском периоде увлечения демократическими реформами, о поддержке Бориса Ельцина и о последующем глубоком разочаровании в нем, о начале политической карьеры в партии “Яблоко” и о собственном политическом пути. Перед читателем последовательно возникают выборы, митинги, суды, отсидки в отделениях полиции, разоблачения коррумпированных политиков, провозглашение повестки “не врать и не воровать”, видеоролики в интернете, митинги, суды, избиения, покушения, суды, тюрьмы. 

Навальный был блестящим блогером и публичным оратором. В дневнике его легко узнаваемая интонация воплощена, может быть, более выразительно, чем в автобиографии, а во включенных в книгу судебных выступлениях — еще больше, чем в дневнике. Это речь иногда ироническая, иногда гневная, иногда твердо настаивающая на своем. В нее часто вкраплены отсылки к книгам, заведомо известным потенциальной аудитории, наподобие “Гарри Поттера”, чтобы сделать обсуждаемый вопрос более понятным и увлекательным. В этом же ряду узнаваемых черт — по-видимому, совершенно искренняя готовность к самокритике и способность вызывать доверие аудитории рассказами о своих человеческих слабостях. 

Но образ, создаваемый книгой, противоречив. В автобиографии и в дневнике Навальный выглядит по-разному. 

Слой 2: умолчания и противоречия

Поведение Навального в тюрьме и на последних судах было настолько смелым и последовательным, а поведение властей во время и после его убийства — настолько истерическим (как и после отравления в самолете Томск—Москва), что вся предшествующая жизнь Навального оказалась словно бы в тени по сравнению с тем, что и как он говорил и делал в 2020–2024 годах. Но это свойство присуще и политической биографии Навального в целом: каждый последующий этап словно отбрасывал в тень все, что было до этого. 

Происходило это потому, что Навальный был способен к росту и изменению и был готов учиться — что совершенно нехарактерно для российских политиков и не слишком свойственно политикам вообще. Он очень много читал, в тюрьме наверстывал не прочитанное прежде и на страницах дневника с жаром обсуждал, насколько Мопассан ему нравится больше Флобера. На каждом новом этапе Навальный изменял свою целевую аудиторию, и отчасти — отношение к аудитории в принципе. Автобиография же призвана создать образ всей политической биографии Навального, со всеми ее поворотами. Дневник в гораздо большей степени соответствует тому Навальному, каким он предстает в медиа 2020—2023 годов, в фильме Даниэла Роэра или в последних судебных речах: политиком общенационального масштаба, обличающим российский авторитарный режим от имени общества в целом. Однако в автобиографии, концепция которой зародилась, по-видимому, еще в рамках старой (до 2020 года) парадигмы его самопрезентации, есть значимые умолчания. 

Наиболее заметная лакуна — националистический этап деятельности Навального в конце 2000-х — начале 2010-х годов. В главе 9 он объясняет, что ходил на “русские марши” только для того, чтобы вести диалог с русскими националистами и отстаивать ценности свободы собраний, и что его участие в “русских маршах” стало поводом для того, чтобы исключить его из “Яблока”, а на самом деле руководство партии его преследовало за критику Григория Явлинского. Зная о том, что Навальный делал в 2000-е, поверить в это трудно. 

В 2007 году Навальный стал сооснователем Национального русского освободительного движения “Народ” — вместе с Захаром Прилепиным и менее известным деятелем по имени Сергей Гуляев — подполковником запаса, в прошлом участником войн в Афганистане, Абхазии (на стороне самопровозглашенной Республики Абхазия) и Чечне (на стороне федеральных войск), соведущим программы Александра Невзорова “600 секунд”. В июне 2008 года движение “Народ” подписало коалиционное соглашение с Движением против нелегальной иммиграции Александра Белова-Поткина и партией Андрея Савельева “Великая Россия” (эксперты неоднократно называли Савельева расистом(См., например: Шнирельман В. Расология в действии: мечты депутата Савельева // Верхи и низы русского национализма / Сост.: А. Верховский. М.: Центр “Сова”, 2007.)). Оправдывая совместную работу с крайне правыми политиками, Навальный тогда говорил о необходимости оформления в России “нормальной” националистической партии, которая будет “гармонично сочетать в себе идеи правоконсервативного и либерального характера”. В августе 2008 года Навальный поддержал вторжение российских войск в Грузию, призвал к депортации этнических грузин из России и обозвал их “грызунами”. В 2011 году Навальный не просто участвовал в “Русском марше”, а входил в его оргкомитет. В 2013 году Навальный отказался от участия в очередном “Русском марше”, но объяснял это сугубо тактическими соображениями: тем, что его участие будет использовано кремлевской пропагандой для нападок на российскую оппозицию. В 2021 году, уже будучи в тюрьме, он извинился перед грузинским народом за прежние выпады и призвал грузинские власти освободить заключенного в тюрьму бывшего президента Михаила Саакашвили. “Я верю в счастливое европейское будущее Грузии. Это классная страна, у которой есть все для процветания”, — написал он тогда. 

Если восстановить эти исторические контексты, глядя из сегодняшнего дня, умолчания Навального оказываются устроены довольно сложно. В 2000-е годы он одновременно начал разоблачение коррупции в госкорпорациях и вошел в сообщество молодых активистов (в него же входили Илья Яшин, Мария Гайдар и другие), стремившихся сделать партийную политику более радикальной и в то же время менее бюрократической и более ориентированной на диалог с обществом; его участники устраивали уличные акции и вообще стремились организовывать разнообразную “движуху” — везде, где только получится. В этом сообществе Навальный выбрал для себя не занятую на тот момент нишу между националистами и либералами и был тогда готов включать в свою программу ксенофобские лозунги наподобие “Хватит кормить Кавказ”. В дальнейшем он постепенно избавлялся от ксенофобских и национал-популистских элементов в своей политической программе и пришел к гораздо более либеральному миропониманию — во многом благодаря своему все более последовательному христианству. (К слову, сопоставимый путь прошел и его соратник Сергей Гуляев — в отличие от третьего учредителя движения “Народ”, Захара Прилепина, который, как известно, развивался в противоположном направлении. В 2023 году Гуляев эмигрировал из России, в 2024-м был объявлен в РФ “иностранным агентом”, в настоящее время пишет в соцсети X посты в поддержку политических заключенных и демократии в Грузии.) 

После 2020 года возвращаться к эпизодам своего участия в националистической политике было для Навального, вероятно, довольно болезненно. Но, возможно, за этим умолчанием стоит и нечто большее. На страницах автобиографии, посвященных воспоминаниям о студенческих годах, Навальный рассказывает, как давал взятки преподавателям во время обучения в Университете дружбы народов, а чуть дальше — о том, как в молодости, уже став сотрудником юридической фирмы, выпил и начал “отрываться” вместе с коллегами на борту летевшего в Турцию российского самолета. В этих своих поступках он раскаивается, не смывая “печальных строк”. Но об участии в националистическом движении ему говорить явно сложнее. Речь идет уже не о безрассудных юношеских поступках, а о выборе зрелого политика. Кроме того, осудить себя тогдашнего и раскаяться в этом случае, вероятно, означало бы для Навального отказаться от контакта с тем, кого он считал “нормальными националистами” — хотя Андрей Савельев к ним явно не относится (на мой взгляд, не относится и Александр Белов-Поткин, несмотря на преследования со стороны российских властей). 

Если вспомнить все, что Навальный делал и говорил в 2007 году, становится очевидно, что у руководства партии “Яблоко” были основания его исключить, так как действия политика действительно расходились с партийной программой. Однако понятно и то, что Григорий Явлинский на протяжении многих лет сознательно сохранял партию “Яблоко” как изолированную группу с несменяемым руководителем и поэтому был готов исключать из нее всех, кто требовал его отставки и/или начинал слишком тесно общаться с “внесистемной” оппозицией; характерный пример — Илья Яшин, которого изгнали из этой партии в следующем, 2008 году. 

Однако национализм, повторю, лишь наиболее заметная лакуна в книге Навального. О том, как Навальный разоблачал высокопоставленных коррупционеров, он пишет довольно подробно. Но ответ на вопрос о том, какие социальные и политические цели он при этом преследовал, в книге приходится искать довольно долго — хотя в итоге найти все-таки можно.
 

3 слой: ценности

В 2010-е годы многие публицисты и политические аналитики отмечали, что лозунг Навального “не врать и не воровать” не содержит положительной программы; впрочем, были и те, кто считал это прекрасной программой, — например, известный блогер Сталингулаг (Александр Горбунов). Несомненно, нынешний российский режим и сам чудовищно коррумпирован, и подкупает все большее количество общественных групп ради все более кровавых целей (итог этой “негативной эволюции” — нынешняя агрессия против Украины, в которой государство тратит невообразимые деньги на оплату “контрактников”). Однако сосредоточение именно на борьбе с коррупцией — популистская стратегия, которая может быть наполнена самым разным подразумеваемым политическим содержанием. Например, в 1994 году под лозунгами борьбы с коррупцией в Беларуси пришел к власти Александр Лукашенко — и для него эти лозунги были необходимой частью патерналистской и уравнительной программы. Навальный был популистом, но он не был ни сторонником государственного патернализма, ни эгалитаристом — насколько можно судить, его идеалом была скорее меритократия, власть наиболее достойных. 

Двойной лозунг “не врать и не воровать” делал борьбу с коррупцией частью более общей программы социальной и этической реформы, но об этой предполагаемой реформе Навальный в положительных терминах говорил довольно редко. Для медийного уровня его деятельности важнее всего были разоблачения коррупции: их легко превратить в захватывающие истории, и Навальный отлично понимал, как это сделать. А вот этические основания этой борьбы Навальный объяснял редко, поскольку такие объяснения больше подходят не для медийных жанров наподобие видеоблога, а для жанров публицистического письма или ораторской речи, таких как выступление на митинге или последнее слово в суде.

На начальном этапе деятельности Навальный боролся с коррупцией в руководстве крупных корпораций. В это время он выработал свою риторику, пригодную и для заметок в “Живом журнале”, и для выступлений в прессе: обличительную по тону, легалистскую — то есть апеллирующую к правовым нормам — и внешне деполитизированную, риторику скорее юриста-расследователя, чем политика. И потом, став уже публичным политиком (напомню, что лояльные к власти журналисты вплоть до выборов московского мэра 2013 года отказывались признавать этот факт и упорно называли Навального “блогером”), он постоянно доказывал, что российские элиты ведут себя преступно, потому что обманывают избирателей, воруют из госбюджета и тратят наворованное или на собственные прихоти (известное расследование про корги вице-премьера Игоря Шувалова), или на оказание услуг другим, столь же несменяемым чиновникам. 

Даже войну с Украиной, начавшуюся в 2014 году, Навальный обличал до 2022 года прежде всего как аморальное разбазаривание ресурсов. “Вы хотите платить за эту войну?” — спрашивал он на одном из митингов в 2017 году. “Нет!” — дружно отвечала толпа. На встречах с потенциальными избирателями во время своей президентской кампании (в декабре 2016 года Навальный заявил о намерении баллотироваться в президенты России на выборах 2018 года, но не был зарегистрирован — в книге об этом подробно рассказано) он обещал сократить военные расходы и резко увеличить финансирование образования и здравоохранения. Последовательно называть войну преступной он начал только после 24 февраля 2022 года — в судебных выступлениях и постах в социальных сетях (см., например, по ссылке), однако в книгу эти выступления не включены. 

В автобиографии о положительной программе Навального сказано только один раз, и не в авторском нарративе, а во “вставной новелле” — письме из полицейского спецприемника, написанном в декабре 2011 года. Момент, в который Навальный заговорил о положительных ценностях, здесь важен: как политик с блестящей интуицией, он почувствовал тогда, что социальная база протестного движения стремительно расширяется и в нее вовлекаются неизвестные ему группы, поэтому к ним нужно обращаться на другом языке, чем прежде.

Единственное, но самое мощное оружие, нужное нам, есть у каждого — это чувство собственного достоинства. 
Просто надо понять, что это чувство нельзя надевать и снимать, как бархатный пиджачок. Оно не включается кнопкой на кухне с друзьями и не выключается стыдливо при разговоре с чиновником, милиционером или членом избирательной комиссии. 
<…> Мы не скоты и не рабы. У нас есть голос, и у нас есть силы отстаивать его. 
Все люди с чувством собственного достоинства должны чувствовать свою солидарность друг с другом (с. 215–216).

В 2010-е борьба с коррупцией для Навального, по-видимому, стала все больше ассоциироваться с возвращением людям чувства собственного достоинства. И слуги режима, и коррупционеры для него — прежде всего люди, добровольно предавшие свое право на это чувство.

Понимаете, вы все постоянно смотрите в стол. Я с вами всеми разговариваю — вы смотрите в стол, постоянно, все. Вам нечего сказать… <…> Вы все говорите мне одну и ту же фразу: “Алексей Анатольевич, ну вы же понимаете…” Я все понимаю, но не понимаю одного: почему вы без конца смотрите в стол? (с. 233). 

Навальный не уставал показывать, что российские чиновники не просто воруют — тратя деньги, полученные незаконным путем, они переступают границы здравого смысла (усадьбы Дмитрия Медведева, те же корги Шувалова) и ценят материальные блага больше, чем свое человеческое достоинство. И, наоборот, публичное разоблачение коррупции для Навального — это возвращение достоинства не только говорящему, но и тем, кто его слушает и с ним солидаризируется.

Вот в этом и состояла его положительная политическая программа. Реальным месседжем Навального, обращенным к его аудитории, была связка между идеей достоинства (которую он крайне редко упоминал вслух) и противостоянием государственному цинизму. 

Примерно такой же смысл для него имело — в судебном выступлении 21 июля 2023 года — цитирование речи Юрия Лотмана при открытии гимназии при Тартуском университете: “…Человек всегда находится в непредвиденной ситуации. И тут у него есть только две ноги: интеллект и совесть”. Навальный комментирует эту мысль в своей речи: “…Отказ от совести в итоге приведет к исчезновению интеллекта”. Правда, в книге и этого выступления нет. 

Тем не менее во фрагментах из тюремного дневника есть другое, очень важное высказывание о ценностях: это рассказы Навального о его религиозном обращении. Навальный знал: понимание православного христианства как протестной и революционной общественной силы ставит его в позицию крайнего меньшинства в российском обществе. И для верующих, и для неверующих православие сегодня ассоциируется прежде всего с конформизмом. Поэтому христианские убеждения, с одной стороны, были очень важны для него лично, но, с другой стороны, он считал их сомнительным основанием для политического высказывания: с такой аргументацией, казалось ему, в России далеко не уедешь. 

В книгу включена прекрасная речь Навального на суде по делу “Ив Роше”, произнесенная 20 февраля 2021 года:

…Несмотря на то, что страна наша сейчас построена на несправедливости (мы постоянно сталкиваемся с несправедливостью, худший вид несправедливости — несправедливость вооруженная), но тем не менее мы видим, что одновременно с этим миллионы людей, десятки миллионов людей хотят правды, они хотят добиться правды, и рано или поздно они ее добьются, они насытятся. 
<…> Нужно бороться не столько с тем, что Россия несвободная, а с тем, что в целом она по всем направлениям несчастная. У нас всё есть, но тем не менее мы какая-то несчастная страна. Русскую литературу откройте, великую русскую литературу — да Боже мой, одни описания несчастий и страданий. Мы очень несчастная страна и из круга этого несчастья не можем вырваться. А, конечно, хочется. Поэтому лозунг я предлагаю изменить и говорить о том, что Россия должна быть не только свободной, но и Россия должна быть счастливой. Россия будет счастливой (с. 313, 315).

Навальный признается в дневнике, что ему было важно высказать все эти мысли, но при этом он сам был не слишком доволен своим выступлением: “…все эти философско-религиозные темы не очень широкой публике. Они им кажутся странноватыми” (с. 311). 

В финальной дневниковой записи, помещенной в книге, Навальный психологически готовит себя к смерти в тюрьме:

В Мариуполе сейчас мертвые мирные жители на улицах валяются, их собаки обгладывают, и для многих из них братская могила будет лучшим исходом. И вообще ведь ни за что. Я-то сам сделал свой выбор, а там просто жил человек, работал, семью кормил. И в один прекрасный вечер злобный карлик из телевизора — президент соседней страны — объявил его нацистом и заявил, что он должен умереть, потому что Украина была создана Лениным. И завтра к нему в окно прилетит снаряд, и нет у него больше ни жены, ни детей, и самого его нет (с. 396). 

Здесь запечатлены два взгляда: ужас от того, что российские власти и армия делают в Украине, и обоснование своего пути как результата личного выбора. Это уже совсем другой способ говорить о происходящем: не легалистский, а экзистенциальный, говорящий не о нарушении законов, а о том, ради чего стоит жить в ситуации катастрофы. При том, что автобиографическая и дневниковая части книги писались подряд и даже, видимо, на каком-то этапе вперемешку, в автобиографии видна старая для Навального рационально-легалистская логика, а в дневнике — экзистенциальная.

По-видимому, на протяжении многих лет Навальный считал захватывающие рассказы о коррупции в верхах — в сочетании с неизменной иронией, тоном современного “своего парня” и прокурорскими интонациями — наиболее подходящим для своей целевой аудитории: вестернизированной молодежи из крупных городов, представителей мелкого и среднего бизнеса, в меньшей степени — критически настроенных бюджетников. Однако такой язык был пригоден только для мирного и относительно свободного времени. В ситуации все большего ограничения свободы и все большего риска при высказывании собственного мнения такой язык не помогает мобилизации сторонников и не способствует выработке программы на будущее. 

Сегодня, когда Навальный убит, а важнейшим его посмертным высказыванием оказалась книга “Патриот”, необходимо ответить на вопрос: какое значение эта книга имеет для оппозиционно и антивоенно настроенных россиян (вне зависимости от места их проживания), а особенно для тех, кто хочет и готов думать о том, что будет происходить с Россией (и в России) после конца нынешнего политического режима? Останется ли она только памятником политику, ставшему жертвой российского государства? А если это не только памятник — о чем он говорит сегодня?

4 слой: наследие

Рассказывая в автобиографии о своем детстве, Навальный вспоминает свою стычку со знаменитым в школе хулиганом по прозвищу Кран (он получил это прозвище за высокий рост) — тот последовательно отнимал у младшеклассников выданные родителями деньги. Эту драку Навальный не без иронии называет “самым смелым поступком в своей жизни” — и во многом, вероятно, он прав, потому что такие детские победы или полупобеды часто помогают человеку впервые поверить в то, что он может справиться с проблемой, которая до этого казалась нерешаемой.

Выкрикивая все известные мне ругательства, я несколько раз со всей силы ударил его в лицо. Примерно половина ударов достигла цели. От неожиданности он упал и в полном изумлении смотрел на меня, лежа на спине, слегка прикрываясь руками, видимо, в ожидании, что я сейчас брошусь его топтать. Я в таком же шоке смотрел на него сверху. Вспышка ярости прошла, адреналин уходил, и с каждой миллисекундой я все больше чувствовал себя знаменитым котом Шрёдингера: то ли Кран сейчас встанет, и я буду мертв, то ли нет. Так я постиг жизненное правило: совершить смелый поступок легче, чем иметь дело с его последствиями. И я убежал (с. 87).

(Будущие политические историки, вероятно, будут сравнивать эту “первичную сцену” смелости с известным пассажем из воспоминаний Владимира Путина, где тот рассказывает про загнанную в угол крысу). 

Книга Навального, соединяющая автобиографию и дневник, демонстрирует печальный парадокс, структурно похожий на наблюдение ее автора про смелый поступок и его последствия. В сегодняшней России гораздо проще жить и даже отважно принять смерть в соответствии с индивидуально выбранными высокими ценностями, чем объяснить обществу, в чем эти ценности состоят. В своем поведении и в организационной деятельности Навальный был намного глубже и значительнее того, что он говорил и писал для широкой аудитории. Он создавал низовые структуры солидарности — и редко говорил о значении солидарности, он боролся за свободу политических дискуссий — но и ее значение объяснял мало. В книге он лишь мимоходом упоминает о том, как организовывал в московских клубах 2000-х публичные политические дебаты и вообще не пересказывает содержание этих дебатов. 

Этот разрыв обусловлен, как мне кажется, не только индивидуальной биографией Навального, но и в целом российской ситуацией: политические языки постсоветской России очень мало приспособлены для разговора о ценностях. Кроме того, как уже много раз писали журналисты, Навальный создал новый для России тип политического деятеля, чья деятельность, как и деятельность созданного им ФБК, разворачивалась в первую очередь в медиа. Поэтому Навальный действовал в рамках выбранных им медийных жанров.  

Книга Навального воплощает в себе противоречие: в автобиографической части Навальный с воодушевлением рассказывает о становлении политика, который разделяет убеждения значительной части общества и стремится говорить с избирателями на их языке, а в судебных выступлениях и в дневнике мы видим одинокого борца, готового пойти на смерть во имя того, что он считает морально необходимым. На каждом этапе своей биографии Навальному удается найти новых сторонников — и в то же время он всегда готов остаться в меньшинстве или даже в полной изоляции, чувствуя поддержку со стороны только жены и детей. 

Парадоксальным образом именно в этих текстах он создавал язык говорения о ценностях, необходимый для политической коммуникации на русском языке. Судебные речи Навального и его дневниковые записи сегодня читаются в первую очередь как свидетельство его мужества. Но можно прочитать их и иначе: как один из возможных способов говорить о том, ради каких идеалистических целей политику стоит бороться за достижение поставленных целей. Делиберативная демократия — демократия, основанная на публичной дискуссии, а не только на общем голосовании, предполагает необходимость открытого обсуждения и анализа ценностей и того, как они воплощаются в повседневной человеческой жизни. Поэтому способ артикуляции общих ценностей, который стал складываться в “немедийных” текстах Навального, важен не только в контексте его пути одинокого борца. Он помогает читающему / читающей (потенциально — и всем нам) развить в себе способность к политическому высказыванию — вне зависимости от согласия или несогласия с конкретными взглядами и поступками Алексея Навального.