Свежий Воздух

В первой части обзора 43 номера журнала "Воздух" – о структурных особенностях обновленного журнала, о текстах героини номера Елены Михайлик и ее оптике, подборках Марии Степановой и других, об открытиях и разочарованиях.

Журнал "Воздух" вышел после двухгодичного перерыва. Полтора десятилетия это был самый главный журнал о поэзии и, после закрытия "Ариона", единственный посвященный поэзии целиком, от первой до последней страницы. Все эти годы "Воздух" демонстрировал широкий эстетический охват, показывая большой спектр поэтик, как русскоязычных, так и переводных. Важной частью идеологии главного редактора журнала, Дмитрия Кузьмина, было стремление к объективности, выход за рамки личного вкуса. При этом Кузьмина трудно было упрекнуть в неразборчивости — его выбор основывался на довольно строгом критерии. Если тексты, по оценке Кузьмина, добавляли что-то к сложившейся картине современной поэзии, то они могли появиться в журнале, а если повторяли существующие образцы — то, скорее, нет. Таким образом, публикация в "Воздухе" становилась подтверждением культурной адекватности поэта. 

Вокруг журнала было сломано немало копий. Претензии раздавались и справа, и слева. Справа утверждали, что журнал печатает много верлибров, похожих на западные образцы, и ставит новаторство выше художественности, понимаемой критиками крайне традиционно. Слева упрекали журнал в иерархичности и вертикальности, а главного редактора — в отсутствии эмпатии. Однако "Воздух", на мой взгляд, побеждал эту критику своей незаменимостью. Каждый номер ждали с нетерпением и листали с любопытством. Поэтому, когда он надолго перестал выходить, на его месте образовалась весьма ощутимая дыра в миропорядке.

Интересно, что сейчас почти все эти давние споры и дискуссии вокруг "Воздуха" кажутся чуть ли не доисторическими. Война ясно показала их пустотность. Оказалось, что важна была солидарность, и фокусироваться следовало на борьбе с общим оглуплением общества, а не друг с другом.

Вторжение России в Украину сделало выход журнала этически проблематичным. В какой-то момент вообще казалось, что русскоязычный культурный проект закрыт. Закрыть его хотелось нам самим, его акторам, и разговоры о "кэнселинге русской культуры" в соцсетях и на всяких "Словоново" неимоверно раздражали. Следовало помолчать и подумать. Хотя бы на институциональном уровне.

Очень быстро одни поэты оказались разбросанными по разным странам и были вынуждены заниматься выживанием и интеграцией в новом месте, а другие принялись восстанавливать опыт "неподцензурного" существования. Про тех, кто попросту принял сторону захватчиков, умолчим.

Некоторую консолидирующую роль стали играть телеграм-проекты и антивоенные антологии, электронные и бумажные. Каждая антивоенная антология представлялась таким ковчегом, на котором "хорошие", неповинные поэты уплывут от всепотопляющей стихии презрения, которая грозила уничтожить память о них вместе со всеми авторами текущего периода, как это случилось с немецкими поэтами времен Третьего рейха. Однако постепенно возникло ощущение, что антивоенной позиции для этого недостаточно, хотя бы по причине бессилия поэзии в качестве инструмента влияния. Нужно было найти более серьезные основания для собственного существования.

Мне кажется, такие основания были найдены. И вот в чем они заключаются: язык не принадлежит власти, он принадлежит поэтам и прозаикам. Это наша непосредственная область деятельности, наша территория. Мы живем и работаем в языке. И нам надо его отстаивать и продолжать в нем работать, а не отдавать на откуп хаосу, разрушению, манипуляциям и лжи.

Как мне представляется, на этих основаниях и стало возможным выпустить новый номер "Воздуха". Правда, теперь журнал выходит не в России, а в Латвии. 

Итак приступим, к обзору нового номера.

В первую очередь, обращает на себя внимание то, что в номере появились "приглашенные редакторы". В этом выпуске это Виталий Лехциер, Ирина Машинская и Илья Данишевский. Каждый приглашенный редактор мог опубликовать в номере трех авторов, которых отбирал сам. В этом журнал пошел навстречу такому новому веянию в организации литературных проектов как "горизонтальность", над которой Дмитрий Кузьмин раньше мягко иронизировал. Под горизонтальность им был выделен участок под названием "Приток воздуха". К этой рубрике мы вернемся позже.

Также обращает на себя внимание смена поколений в отделе критики. На место Данилы Давыдова и Кирилла Корчагина пришли Алексей Масалов и Максим Дремов — два молодых, но крайне профессиональных эксперта. Лично я особенно доволен этим, поскольку совсем недавно Алексей и Максим координировали основанный мною проект "Метажурнал".

Вторая интересная особенность, которую я как популяризатор AI-искусства не могу не отметить, — это участие Станислава Львовского в качестве художника номера. "Воздух" украшают его работы из различных циклов, сделанные с помощью MidJourney. Львовский начал работать с нейросетью после начала войны, когда слова давались плохо и были неуместны, а общая растерянность способствовала поиску других средств выразительности. Нейрофотография — новый жанр, своего рода фотографии ложных воспоминаний и снов коллективного бессознательного, позволяет нащупывать вещи, которые сложно сформулировать вербально, и рассказывать истории с помощью тревожащих визуальных образов.

Автором номера стала Елена Михайлик — замечательная поэтесса и филолог родом из Одессы, живущая в Австралии. В открывающей журнал статье Илья Кукулин отмечает, что поэзия Михайлик ускользает от языка современной критики, так как не откликается непосредственно на текущие события (как это делают, добавим мы, стихи из антивоенных антологий), а "строит собственный образ истории и размышляет об этике человеческого существования в ней". Другими словами, эти стихи ведут себя как хорошая научная фантастика — задают вопросы к нашей реальности и предлагают модели существования в ней, при этом перенося читателя в другую реальность. Перенос тут является не эскапистским, а остраняющим. Важна также мысль Кукулина о том, что образ истории у Михайлик таков, что он не пытается ни оправдать или объяснить текущие события, ни подчеркнуть их уникальность, а скорее показывает время как бы в юнгианской синхронии, где все происходит одновременно, продолжается и повторяется, снова и снова ставя человека перед необходимостью противостоять злу. Как исследовательница Шаламова и Булгакова, Елена Михайлик об этом размышляет давно, подчеркивает Кукулин. В стихотворениях Михайлик Кукулин находит множество ценных уроков такого противостояния. 

Цитировать тексты из подборки Михайлик в “Воздухе” сложно, потому что в хорошей цитате стихотворение должно быть уже целиком заключено, как заключен целый паттерн в своем фрагменте; тексты же Михайлик рассказывают истории, фрагмент которых, будучи процитирован, окажется просто вырван из контекста и несамодостаточен. По большому счету, это короткие повести, а иногда даже романы со многими персонажами, спресованные до стихотворения. Но все же попытаемся:

(...)
Шаровая молния поднимается в воздух,
слои и слои силы, огня и смерти...
— А что, если я обманываю?
Ты впустишь, я займу твоё место,
начну тебя двигать, жить тобою?

— Мне было семнадцать, — улыбается учительница, —
когда началась война.
Мне было двадцать два, когда она не закончилась.
Расскажи мне, чего я не видела... и не делала?

Она встаёт, расправляет плечи,
слои и слои силы, огня и смерти...
И протягивает руку.
(...)

Это отрывок из большого нарратива об учительнице и духе, принявшем форму шаровой молнии. Действие происходит в 1936 году. Пересказывать не буду —  этот текст, крайне созвучный времени, лучше прочесть целиком.

Рубрика "Автор номера" традиционно содержит интервью; с героиней здесь беседует Линор Горалик. В интервью я хочу отметить важную для меня мысль о том, что взгляд издалека может быть более объективен, чем изнутри, — это хороший контраргумент в споре с теми, кто считает, будто уехавшим лучше помалкивать. Вот как Михайлик отвечает на вопрос, почему война в ее текстах существовала всегда: "Мне в несколько другом узком смысле повезло с отъездом в Австралию: из южного полушария как-то лучше видны вещи, которые никогда не прекращались, даже когда в северном как бы формально никто ни с кем не воевал. 1965 год, Леонов выходит в открытый космос. Что в тот год во Вьетнаме воевали, в пределах русскоязычной культуры ещё относительно помнят, это существует, — а что в Индонезии была ‘октябрьская резня’, ‘год опасной жизни’: от пятисот тысяч до неизвестно скольких миллионов убитых левых, китайцев, ‘неверующих’, слишком активных рабочих и всех, кто был лёгкой добычей или под руку попался, — нет". 

Таким образом, война всегда сосуществует с нами, просто мы в какие-то — часто достаточно долгие отрезки времени — можем себе позволить ее не замечать. Собственно, поэтому нельзя расслабляться и обманываться праздностью этих отрезков: "Это тоже к вопросу о Шаламове. Он считал, что его опыт тридцать седьмого и Колымы может быть повторен в любой момент — потому что люди не изменились и не изменилась та мера запойного самообмана и пренебрежения техникой безопасности по отношению к человеку (и человека по отношению к себе), которая, собственно, лежит в подоснове".

Раздел продолжают отзывы о Михайлик, написанные Ольгой Зондберг, Сергеем Кругловым, Марией Галиной, Юлией Подлубновой, Полиной Барсковой и Демьяном Кудрявцевым, а завершает "графическое стихотворение" Елены Михайлик и Жени Сокол, представляющее собой серию сюжетных рисунков со встроенными поэтическими строками. При том, что визуальные вставки в журнале мне кажутся многообещающей возможностью, данная серия показалась мне, скорее, неудачной и не соответствующей духу поэзии Михайлик.

Раздел "Дышать" открывает новая, долгожданная подборка Марии Степановой. Отдельные тексты из нее я помню опубликованными под замком в фейсбуке. Все вместе производит ошеломляющее впечатление. Да, это все еще стихи Марии Степановой, но с них как будто сошел некоторый лоск, местами содралась кожа и торчит кость и где-то плечо заканчивается протезом. Видно, что тут много рефлекторного, случайного, физиологического. Проговорено это и в стихах: "И голос горлом более не ходит/ А лезет через кожу где захочет/ Растёт без спросу словно борода". Все это безобразие очень хорошо. С другой стороны, мастерство Степановой не дает этим текстам еще более радикально распасться, стягивает их корсетом литературности, и это в некоторых стихотворениях немного разочаровывает. Но из подборки выходишь все же с благодарностью. Содержательно эти стихи пытаются ответить на заданный в самом начале вопрос: "Что делает среди вины/ Ты-гражданин страны войны,/ Её двубортный горожанин?". Субъект речи тут одновременно смотрит на себя со стороны (поэтому третье лицо "делает") и изнутри (поэтому "ты"). Это двойное переживание обуславливает тот надлом восприятия, который проходит сквозь подборку. Что же делает среди вины субъект речи? Он пузырится и кашляет строчками и с холодным удивлением собирает из них стихи. Кстати, видно, что Мария Степанова читает Инну Краснопер, местами она проглядывает из трещин мироздания: "Writ on water. Врёт на воде./ Соврал и утёрся и щёки вытер./ Вытер и пел, вытер-пел что надо и дальше писал/ Вилами по воде/ Реки неширокой Шпрее.". Сильнейшими текстами в подборке являются на мой взгляд "Паровоз уходит в город Штербниц", "Утешение не приходит" и, несмотря на некоторую прямолинейность, вот этот нашумевший текст, работающий на контрасте приправленной Фетом русской усадьбы и ужасающей реальности войны и мной прочитанный как комментарий к нелепым разговорам о "кэнселинге русской культуры":

Пока мы спали, мы бомбили Харьков

Потом, чуть позже, чайник со свистком
И дачные стволы стволели солнцем
И створки лета отворя
Лобзания и слёзы и заря, заря

И Харьков чёрным дымом исходил

Пока мы ели, мы бомбили Львов
Потом входили
За старшими в наморщенную воду
В дыму шашлычном
Лязгали стрекозы
Потом запели хором мы про то, как берег
Покрылся сотнями пострелянных людей

Так шло, заваливаясь, будто утка,
В июле утро.

Продолжение следует. Во второй части обзора читайте о текстах Геннадия Каневского, Максима Матковского, Бахыта Кенжеева, Цветана Родославова, Данила Файзова, Натальи Романовой, Инны Кулишовой, Глеба Симонова, Шамшада Абдуллаева, Алексея Чудиновских, Наталии Азаровой, Каната Омара, Насти Денисовой, Арины Воронцовой, Ольги Зондберг, Максима Горюнова, Михаила Бордуновского и Вадима Калинина. Третья часть обзора будет посвящена разделам “Приток воздуха”, “На один вдох”, “ Дальним ветром” и “ Атмосферный фронт”.