Война и трепет

Конечно, литературный феминизм в России в 2021-м, то есть в последнем мирном году, отнюдь не был явлением массовым, хотя соцсети и тематические паблики были полны феминистского контента, обсуждений кейсов с соответствующей проблематикой и в целом низовое феминистское движение находилось на пике популярности и только ширилось. В литературном сообществе, где все друг друга знают, феминизм с его практическими вопросами, идеологическими установками — довольно разными при ближайшем рассмотрении (феминизмы тоже бывают разные) — и некоторыми художественными конвенциями был фактически самым обсуждаемым/триггерным явлением, которое, конечно же, обладало мощной центробежной силой и не собиралось оставаться в границах сообщества. И фактов выхода поэток, писательниц, философинь, кураторок и т.д. за пределы литературного гетто и даже либерального информационного пузыря набралось к концу 2021 года немало. 

При этом литературный феминизм изначально не был единым, а рос из частных инициатив и действий независимых институций, реагирующих на глобалистскую повестку, движения metoo, ЛГБТиК+, BLM, экоактивизм, кейсы, собирающиеся под зонтиком новой этики, бережного отношения и всего того, что сейчас называют воукизмом и что на самом деле представляет собой отрефлексированные практики эмпатичного отношения к другому, особенно если другой в силу социальных, биологических, политических причин находится в уязвимом положении. Эти инициативы, их множественность влияли и на содержание литературных текстов, и на отношения внутри литературной среды. Кто-то горячо приветствовал новую этику, видя в ней в первую очередь этику, кто-то её отвергал, подозревая атаку на свободу слова, а кто-то боялся — Дмитрий Данилов, эксплуатируя страхи, написал целый роман “Саша, привет!”. В общем, так или иначе литературное сообщество реагировало, и цепочка этих реакций, какими бы они ни были, популяризировала не столько конкретные проекты, сколько само движение и его повестку.

Назову самые заметные литературные феминициативы в России. Во-первых, поэтический и философский семинар “Ф-письмо”, организованный поэтессой и философиней Галиной Рымбу в Санкт-Петербурге в 2018 году на базе книжного магазина “Порядок слов”. В нём изначально принимали участие поэтессы Елена Костылева, Станислава Могилёва, Настя Денисова и др., с именами и дебютантки — их литературный статус не имел значения, поскольку “Ф-письмо” заявляло о горизонтальной организации проекта, отвергающей принцип иерархизма. Проект быстро вырос, и на платформе Syg.ma был создан одноимённый канал для публикаций поэзии, прозы, критики. Здесь появились тексты Лиды Юсуповой, Оксаны Васякиной, Марины Тёмкиной, Ирины Котовой, Анны Глазовой, Дарьи Серенко, Екатерины Захаркив, Руфии Дженрбековой, Фридриха Чернышёва, Аллы Митрофановой и др. — публикаций и имён было много. Важно то, что проект собирал вокруг себя большое количество авторок, и его консолидированный символический капитал позволял подвергать ревизии некоторые правила и устоявшиеся статусы внутри литературного сообщества. Показателен кейс, связанный с текстом “Моя вагина” Галины Рымбу, расколовший большое литературное сообщество на тех, кто не принимает язык фемпоэзии (репрезентаторами этого раскола стали поэт Бахыт Кенжеев и журнал “Дружба народов”) и тех, кто принимает и поддерживает (их тоже оказалось немало, а критики, подводившие годовые итоги на портале Colta, сошлись на том, что “Моя вагина” — главный поэтический текст 2020 года). Не менее показателен и отказ участниц “Ф-письма” от присуждённой проекту премии Андрея Белого, самой авторитетной в пространстве неподцензурной литературы, но отнюдь не свободной от патриархальных установок.

И ещё один момент. Именно редакторки и авторки “Ф-письма”, понимая, что современная поэзия, обращается к крайне немногочисленной аудитории, продемонстрировали на своём примере, как преодолеть границы обозримого сообщества. В частности, они активно взаимодействовали с медиа — напомню, что в декабре 2020 г. несколько участниц появились ни много ни мало на страницах журнала Time, — и медиаперсонами: можно вспомнить спарринг-встречу Оксаны Васякиной с Верой Полозковой в Центре Вознесенского или встречу Дарьи Серенко с участницей группы Pussy Riot Марией Алёхиной (Полозкова и Алёхина как бы делегировали часть медийности своим визави). Участницы “Ф-письма” занимались политическим активизмом, организовав в 2019 году масштабные, на несколько городов, чтения в поддержку сестёр Хачатурян, арестованных за убийство абьюзера-отца, — чтения поддержали все крупные СМИ.  “Ф-письмо” выступало в поддержку художницы и ЛГБТ-активистки Юли Цветковой, на которую в России было заведено уголовное дело. Активистские проекты Дарьи Серенко — от “Тихого пикета” до “Фемдачи” и “Цепи солидарности” (с арестованными на акциях протестов) — также прямо или косвенно популяризировали феминистское движение и в конечном счёте фемпоэзию. Наконец, чисто литературный ход — обращение авторок к прозе, по определению имеющей более широкий круг читателей в России, чем поэзия. Так поэтесса из круга “Ф-письма” (впрочем, имеющая с проектом сложные отношения) Оксана Васякина не просто написала роман “Рана” (а потом романы “Степь” и “Роза”) и получила за него премию “НОС” сразу в двух номинациях, но и оказалась у истоков русскоязычного автофикшена, самого популярного и обсуждаемого литературного феномена в начале 2020-х.

Во-вторых, важнейшей инициативой, обозначившей феминистский поворот в русскоязычном культурном пространстве, стала организация в 2018 году издательства No Kidding Press (основательницы Светлана Лукьянова и Александра Шадрина), поставившего перед собой цель “публиковать яркие и глубокие книги о женском и квиропыте”. За несколько лет работы издательству, прекрасно просчитавшему социологические расклады внутри читательской аудитории и не пропустившему тот факт, что основными покупателями книг являются читательницы, удалось повлиять на приоритеты отечественного книгоиздания, поддержать интерес к женскому опыту и женской картине мира, популяризировать фем- и квирповестку и внести вклад в популяризацию автофикшена. Как писал Максим Мамлыга, “Издательство No Kidding Press зафиксировало феминистский поворот в литературе, на который не решались крупные издательства” [Максим Мамлыга. Девочки и институции. Как устроено издательство No Kidding Press // Setters Media. 2024. 10 апр. URL: https://www.setters.media/post/kak-ustroeno-izdatelstvo-no-kidding-press].

Разумеется, No Kidding Press не было единственным в своём роде транслятором фем- и квир-идей, квир-литературу для подростков предлагал Popcorn, поэтические сборники фемавторок и прозу Васякиной активно публиковало (и публикует) “НЛО”, фемповестку продвигали издательские проекты Марии Нестеренко, феминизм поддерживал “Кабинетный ученый” и т.д. Осенью 2018 г. портал “Горький” вынужден был констатировать, что “феминистские сообщества перестают быть маргинальными”, и создать гид по книжно-феминистскому активизму в России, включив туда круглые столы, выставки, телеграм-каналы, фемзины, писательские курсы, ретрофеминистскую серию “Ѳ” издательства Common Place и т.д.

В-третьих, мода на писательские курсы подстегнула создание профеминистски ориентированной Школы литературных практик. Кураторками и преподавательницами стали поэтессы Оксана Васякина, Дарья Серенко, писательница Евгения Некрасова, поэтесса и филологиня Евгения Вежлян и др. Через какое-то время ученицы школы вышли в литературное пространство, написали книги, в том числе автофикшн, что обеспечило и ощущение преемственности, и поддержку идей и практик письма, которым обучали в Школе, и даже возможность влиять на тренды в литературе, по крайней мере, в том сегменте, который определяется как “литература тридцатилетних” и нередко позиционируется как несущая новый смыслы и оперирующая новыми формами. 

И, заканчивая про инициативы, добавлю, что мало знаю драматургию и театр, но очевидно, что “Финист ясный сокол” драматурга Светланы Петрийчук и режиссёрки Евгении Беркович с их хором женских голосов тоже имел отношение к фемповестке. А тема насилия — домашнего, сексуализированого, которая поднималась в новейшей литературе, — в начале 2020-х вошла в качестве триггерной в сценарии многих фильмов и сериалов.

Так или иначе к концу 2021 года как пространство актуальной поэзии (соответственно, поэзии в целом), так и пространство модной литературы в России стали непредставимы без фемдвижения, фемидей, фемпроектов, фемакций, феминистского автофикшена и т.д. “Фемпоэзия — это очень сильно про жизнь, которая вот она, происходит здесь и сейчас” , — уверяла журналистка медиапортала “Такие дела” Мария Бобылёва, создавшая целый проект, посвященный поэтессам-феминисткам [Портал “Такие дела” представил спецпроект “Поэтика феминизма” // Такие дела. 2020. 22 июля. URL: https://takiedela.ru/news/2020/07/22/poetika-feminizma].

Жизнь изменилась, как только началась война. В России заработали машины военной цензуры, сделавшие крайне опасным политический активизм, развернулся репрессивный институт иноагентства, Роскомнадзор начал массово блокировать нежелательные ресурсы в сети, были введены новые репрессивные законы в отношении ЛГБТ-сообщества, само “ЛГБТ-движение” российские власти признали экстремистским. Под запретом оказалась “идеология чайлдфри”, а феминизм сместился в провластных нарративах в сторону экстремистской идеологии. 

В таких условиях и главным образом в качестве реакции на начало войны феминистские и профеминистские проекты приостановили работу (канал “Ф-письмо”, премия Драгомощенко, портал “Артикуляция” и т. д.). “Феминистское антивоенное сопротивление”, организованное Дарьей Серенко, успело провести несколько антивоенных акций, но в условиях репрессий оказалось вынуждено свернуть свою деятельность в России. Часть литературного фемсообщества выехала из страны и обнаружила, что потеряла почву под ногами. Оставшиеся не столько замолчали, сколько ограничили своё присутствие в публичных средах. То есть феминистки оказались ровно в том же положении, что и остальные авторы — уехавшие и оставшиеся.

Однако это не означало, что феминизм в одночасье вымыло из литературного и издательского поля. Так, в России уже в военное время вышли автофикшны “Роза” Оксаны Васякиной, “Руки женщин моей семьи были не для письма” и “Дуа за неверного” Еганы Джаббаровой, “Залив терпения” Марины Нырковой, сборник “Золотинка” Евгении Некрасовой. Был напечатал и презентован в разных городах поэтический сборник “Дрилбу” Марии Лобановой. Вышли сборники Елены Костылевой, Софии Камилл, Любы Макаревской, Марии Вильковиской, Анны Гринки, Софьи Амировой, Варвары Недеогло и т.д. За пределами страны увидели свет книги (автофикшны) “Я желаю пепла дому своему” Дарьи Серенко, “Исповедь приманки” Елены Глазовой, поэтические сборники “Особенно страшно во время: секса, смерти, приема пищи” Алисы Ройдман, “Су” [“Вода”, татарск.] Динары Расулевой, “(не)магчымасць пісьма” Марины Хоббель, “Мыша” Анастасии Белоусовой и др. Объявило о начале работы издательство shell(f), продолжающее политику No Kidding Press и обозначающее своей целью “познакомить читател:ьниц с современными автор:ками и произведениями, осмысляющими универсальный для человека опыт: взросления, эмиграции (метафорической и фактической), утраты, уязвимости”. На сайте издательства сейчас заявлены 5 книг, преимущественно автофикциональных. 

Можно сказать, лишившись стержневых инициатив и инициаторов (по разным причинам вынужденных молчать), феминизм рассеялся по литературному пространству, определяя поведение, способы мыслить себя в мире и письмо самых разных авторок. Скажем, я вижу влияние эстетики Школы литературных практик в книге Елены Костюченко “Моя любимая страна”, особенно в автофикциональной её части. Или отчётливо феминистичен проект “Лисистрата” Елены Фанайловой. Возобновившая работу “Артикуляция” также не изменила своему профеминистскому курсу, как и реинкарнировавшаяся в виде Paroles поэтическая серия InВерсия. А вместо канала “Ф-письмо” на той же Syg.ma появился канал Feminist Orgy Mafia с похожим контентом, но под кураторством уже нового поколения авторок и исследовательниц. Собственно наличие этого нового поколения — назову Алису Ройдман, Анну Кузнецову, Лизу Хереш и др. — свидетельствует о том, что запрос на фемтеорию и фемписьмо никуда не делся. И ещё одно доказательство тому — онлайн-встреча с Джудит Батлер, организованная этим новым поколением, на которую пришла непредставимое для лекции в зуме количество слушательниц.

Однако очевидно, что в литературном поле всё это время происходили трансформации, которые коснулись всех без исключения. ЛГБТ-тематика стала криминализованной в России (в этом плане показательно молчание Оксаны Васякиной), и теперь далеко не всякая авторка за пределами страны, не отказавшаяся от гражданства, готова репрезентировать квир-тексты, особенно на тех ресурсах, которые так или иначе связаны с теми, кто не уехал. Квир-литература за эти три года продолжила существовать в форматах книг издательства Freedom Letters, пусть преимущественно сюжетных и далёких от трансгрессивного накала поэзии Лиды Юсуповой, Галины Рымбу, Оксаны Васякиной или Станиславы Могилёвой, но триединство телесности, травмы и трансгрессии (характерное для ф-письма и квирписьма) даже в случае сюжетной беллетристики вполне ощутимо. Хотя сказанное о недостаточности накала тотчас же опровергну вышедшим в этом же издательстве “Дамокловым техно” Ильи Данишевского, далёким от нарративной модульности.

Тем не менее, даже рассуждая в категориях “вполне ощутимого”, сложно не увидеть, что именно эти общие для довоенных и послевоенных текстов темы становятся камнем преткновения в новейших фемтекстах. Вполне при ближайшем рассмотрении вовсе не вполне. Фигуры умолчания — о войне или квир-опыте — часто существеннее всего написанного вокруг. И пока невозможно разобраться, насколько обратим или необратим теперь процесс самоцензурирования.

К тому же в условиях непрекращающейся войны именно война как непредставимый экзистенциальный вызов проверяет пишущих на прочность. Ведь так или иначе в пространстве актуальной литературы самой актуальной сейчас является поэзия, рефлексирующая войну.

Разумеется, поэтессы из условного круга “Ф-письма”, особенно те их них, кто находится за пределами России — от Галины Рымбу, Лиды Юсуповой и Марии Малиновской до Нины Александровой и Алисы Ройдман, — представляют спектр реакций на происходящее. 
 

ты чувствуешь время ты ничего не чувствуешь 
как лопаются тела в танце с другими 
как земля сама поднимается, выкапывается к мёртвым

ледяной виноград за окном…

вулиця Дебори Фоґель…

площа Зузанни Ґінчанки…

а слева — сквер Катерины Гогу, которой никогда не было здесь 
(Галина Рымбу, “О революции”)
 

у твоего случайного секса 
глаза связаны с руками

раздетое эхо войны

разделанное и счастливое 
в каждом акте насилия и его отсутствии
(Алиса Ройдман)
 

Часть фемсообщества на фоне войны и разговоров об её имперской подоплёке предлагает деколониальные исследования и практики — это Динара Расулева, Егана Джаббарова, отчасти — Марина Хоббель и Мария Бикбулатова.

Тем не менее разговор о войне сейчас всё равно на несколько порядков актуальнее, чем любые высказывания с фемповесткой, как бы напрочь тонущей в происходящем. Очевидно, что шестнадцать выпусков ROAR и несколько объёмных “антивоенных” антологий сейчас заметнее героических публикаторских усилий фемканалов, не сосредоточенных только на теме войны.

С другой стороны, фемканалы существуют в одном информационном пространстве со множеством небольших неподцензурных проектов, многие из которых далеки от феминизма и молчат о войне и политике, что а) рассеивает внимание читателей и размывает фемповестку, б) создаёт видимость включённости абсолютно всех в “заговор молчания”. С тех пор, как фейсбук, объявленный в 2022 году экстремистским ресурсом в РФ, схлопнулся и уступил место телеграму, единое литературно-информационное поле распалось на множество частей речи, за которыми из-за их разрозненности сложно следить; размывание любой повестки кажется теперь неизбежным.

В пространстве модной литературы/прозы молодых постепенно произошло примерно то же самое размывание: воцарившийся здесь автофикшн перестал восприниматься как событие (имён уже много, это почти мейнстрим) и, главное, он преимущественно замалчивал то, что болело и болит у всех — невольных очевидцев войны даже в том случае, если война далеко, и носителей травмы свидетеля (в случае самых честных россиян ещё носителей вины за происходящее). Фемповестка в таком автофикшне тоже уже лишена конкретности (примеры тому — нашумевший “Голод” Светланы Павловой, который почему-то причисляют к автофикшену, “Хорея” Марины Кочан и даже “Роза” Оксаны Васякиной).

Да и само фемписьмо (не только повестка) у новых авторов постепенно размывается, преодолевается, трансформируется. Самый яркий пример такого письма — тексты Варвары Недеогло. “Феминизм подразумевает трансгрессию, переосмысление, женскую или квир-субъектность”, — определял Леонид Георгиевский (тогда — Елена Георгиевская) [Елена Георгиевская. Русская феминистская поэзия: заметки на полях // Лиterraтура. URL: https://literratura.org/criticism/2688-elena-georgievskaya-russkaya-feministskaya-poeziya-zametki-na-polyah.html]. Но если к этому добавить, скажем, тёмный метареализм поколения “Флагов”, то есть совсем молодых авторов, что останется от фемписьма?

Если нет определённости, а только перманентный процесс размывания, зачем вообще говорить о феминизме и фемлитературе? Война, кажется, запустила необратимые процессы нормализации и легитимации насилия в российском обществе. Движение матерей и жён мобилизованных, которое на недолгое время заявило о себе, быстро купировали репрессивные щупальца государства. Государство уже пришло в книжные магазины за Оливией Лэнг и Сьюзан Зонтаг. Но всё же я вспоминаю слова Анны Нижник из антологии феминистской критики “Сетка Цеткин”: “Когда женщины пишут о своём телесном опыте, это до сих пор вызывает удивление, но ведь мы знаем, что не само женское тело вызывает тот самый эротический трепет, а все церемонии вокруг него: практики сокрытия, демонстрации, медикализации, и, может быть, политизации?” [Анна Нижник. Наблюдать и подглядывать // Сетка Цеткин. Антология феминистской критики. М.; Екатеринбург, 2021. С. 223.]. Война рано или поздно закончится, диктатура в России — когда-нибудь тоже. Останутся разрушенные судьбы, страшные шрамы, коллективная вина, требующая непрерывной культурной работы, и все-таки… женские и квир-тела. Фемдвижение не задавлено, а искусственно приглушено. Токсичная маскулинность правых движений вряд ли способна обеспечить себе долгое торжество. То, что сейчас дремлет, побуждаемое ко сну, неизбежно проснётся.