“B моем романе нет ничего, что могло бы быть запрещено даже в соответствии с нынешними законами Российской Федерации”: разговор Кирой Ярмыш о её новой книге “Тут недалеко”

— Сколько времени вы писали эту книгу? При каких обстоятельствах? Когда начали?

— Я начала в сентябре 2022 года и закончила в сентябре 2023-го, писала её год, но перед этим у меня было несколько неудачных попыток. Я попробовала еще весной, но как-то неудачно: написала 50 страниц в гугл-доке, т. е. это почти 100 страниц обычной книги, и поняла, что мне неинтересно, не нравится, и надо начать с другого угла. Поэтому я отложила рукопись, ничего не делала, думала. Собралась с мыслями, начала с другой точки, и всё пошло.

— Здорово! Т. е. вы когда её писали, получается, уже понимали, что она не может быть издана в России. Или это было ещё непонятно?

— Это было ещё непонятно. Когда я начала её писать, я не была ни иноагенткой, ни экстремисткой, я только уехала из России, пускай у меня и были уже уголовные дела. Но тогда ещё казалось, что это не влияет на издание книг. Потому я довольно долго рассчитывала найти российского издателя.

— Да-да, на этом этапе мы с вами общались. 

— Вернее, не то чтобы я искала. Был один издатель, к которому я хотела бы прийти: Corpus. Но сначала иноагентство, а потом и экстремизм, и издание книги в России стало просто невозможно.

— Ну то есть с момента даже не того, как вы начали писать эту книжку, а с момента, когда вышла первая книжка, изменилось примерно всё. Это удивительно вообще — не так много времени прошло, но можно было просто написать и издать книжку о том, как человек, который работал с Навальным, попал в тюрьму. Вообще это всё невозможно теперь себе представить. Теперь, даже если вы напишете про бабочек и цветочки, это будет неважно. Как вы представляете своего читателя сейчас?

— Я представляю его как россиянина, плюс-минус моего возраста, в широком смысле плюс-минус. Самый популярный вопрос, который мне задают в инстаграме, — это: “Как прочитать вашу книгу в России?”. И я понимаю, что это невозможно. Всё, что я могу сказать тем, кто мне пишет, — дождитесь, когда в приложении “Медузы” появится её бесплатная версия, или советовать самой какие-то пиратские ресурсы. Ну а что еще делать? Книжки же пишут для того, чтобы их читали. Поэтому…

— Не для того, чтобы  писать? В этом же есть свой наркотик?

— В этом, конечно, тоже. Но главное, тут вопрос не в деньгах. Мне совершенно неважно, каким образом человек в России прочитает мою книгу, “украдёт” ли он её с пиратского ресурса или нет. Пускай бы она только дошла людям. Это поразительно, как верно отмечает мой редактор, что в моем романе нет ничего, что могло бы быть запрещено даже в соответствии с нынешними законами Российской Федерации. Он в этом смысле нейтральный. Однако одного моего имени достаточно, чтобы он не издавался в России. 

—  Как и книги Акунина, это абсолютно такая же ситуация. 

— Да. Это сломанное и вывихнутое время, в котором ты не можешь достучаться до людей внутри России. Понятно, что есть большое количество людей и за ее пределами. Но всё же основная масса моих читателей внутри страны, и непонятно, что сделать, чтобы книжки доходили до них. 

— Ну то есть вы не готовы работать на ту аудиторию, которая здесь. Мне кажется, что похожая история происходит со многими вещами, которые мы начинаем делать, самыми разными. Писать, организовывать какие-то штуки, просветительские или ещё какие-то — мы всё равно пытаемся делать это для тех, кто в России.

— Я бы не сказала, что разделяю аудиторию ту и эту. Для меня это всё — россияне. Просто у россиян, тех, кто по эту сторону, есть возможность книжку купить в магазине. А у тех, кто по ту сторону, нет возможности книжку купить в магазине. Но пишу-то я для всех одинаково. 

— А кто-то из ваших друзей, оставшихся в России, читал версии книги? Были ли люди, которые повлияли на то, что получилось потом? Или это только ваша задача, вы в это погружаетесь, пишете и потом выдаёте результат?

— Я в это погружаюсь, пишу, потом выдаю. Я в процессе ни с кем не советуюсь, вообще стараюсь и не говорить никому, что я пишу. Только если у меня спрашивают.  Я избегаю этой темы. Мне будет неловко, если я не допишу, поэтому я стараюсь это скрывать. 

— Но я всё-таки задам вопрос, который был в списке одним из последних, — про следующую книжку.

— Я как раз на днях решила, что после третьей книжки можно уже нарастить уверенность в себе, говорить как есть, поэтому…

— …не бояться, что она не допишется?

— Да, поэтому могу ответить честно, что я уже придумала сюжет и пытаюсь писать. Но, правда, она пока совсем в зачаточной стадии. 

— И она будет опять совсем другая? У всех ваших книг есть общее: есть героиня, которая в значительной степени — вы (вы меня поправите), но сеттинг совершенно разный, обстоятельства разные; есть обязательно острый сюжет. Если рассматривать три книжки, линейку, в первой понятно, [что] это вообще ваша первая книга, это такой выход в состояние человека пишущего; во второй — героиня, которая отчасти вы, но немножко в депрессии находится, это ее такой "low key mode" как бы. Третья — это что-то совсем другое, отчасти магический реализм, хотя чудес там нет, но это такая параллельная реальность, которая помогает убежать от реальности в каком-то смысле. Они разные, вот что я хочу сказать. Следующая книжка — она будет ближе к чему?

— Там совершенно точно также будет героиня в центре внимания, с ней будут происходить поразительные события, но я думаю, что она в минимальной степени будет мной. Я бы сказала, что каждая из моих героинь — я только на этапе, когда я пишу первое слово. Обычно я беру какие-то качества своего характера и привношу в этого нового персонажа. Но в процессе с персонажем происходят такие трансформации, что очень быстро я перестаю к нему относиться как к части себя и начинаю воспринимать его  как отдельного человека. И поэтому сходство теряется для меня совершенно. И опять-таки есть героини, которые мне нравятся, и есть, которые мне не нравятся. Вот героиня “Харассмента” — я её вообще терпеть не могу.

— Она довольно такая…

— Ну да… (смеётся) 

— “Ну что же ты?! Давай!” — хочется ей сказать.

— Абсолютно! А, допустим, главная героиня третьей книги, “Тут недалеко” — она скорее мне нравится. И было приятно про неё писать. “Харассмент” мне тоже было приятно писать, в этом есть своеобразное удовольствие — погружаться в другого человека, который тебе неприятен. Но это совершенно разные виды удовольствия. Героиня четвертой книги будет совсем на меня непохожа, за исключением каких-то случайных вещей. Всё-таки я не могу полностью отделить свое восприятие мира от того, что я пишу.   

— Если вернуться к героине “Тут недалеко”, а вернее, к двум главным героиням — это очень близкие подруги, отношения между которыми когда-то прервались, но в критический момент одна приходит другой на помощь, и это снова такой острый, эмоциональный союз. Мне казалось, что между этими девушками должны быть даже не романтические отношения, а любовь между ними, я всё время ждала, что это во что-то выльется, и очень удивилась, что в итоге нет. 

— Но я никогда не задумывала это так. Их действительно связывает такая сложная гамма эмоций, которую в сочетании можно принять за любовь. И ревность, и зависть, и ощущение себя неполноценной без другого человека. Ну и всё хорошее тоже — и дружба, и уважение друг к другу, и радость от совместных действий. Но именно это мне как раз и хотелось описать. Я совершенно точно испытывала подобные отношения в жизни, и мне кажется, что они чересчур… как бы это объяснить… Назвать их любовью был бы слишком просто.

— Как вы находите время писать, как это сочетается с вашей активной политической работой?

— Ну (смеётся)…  Я стараюсь делать много разных вещей. У меня довольно мало времени для отдыха. Когда я отдыхаю, я читаю книги.

— А что вы читаете?

— Я за последние пару лет стала читать в каких-то катастрофически огромных масштабах, я раньше столько не читала. Пока я сидела под домашним арестом, я прочла 50 книг, и мне казалось, что больше этого невозможно представить. Но я семь месяцев сидела дома, мне нечем было заниматься. Сейчас я уже к этому моменту года прочитала 50 книг. Это что-то безумное для меня лично.

— Это очень много.

— Да, это очень много. 

— В сочетании со всем остальным.

— Но время находится, я не знаю. 

— Что вы могли бы выделить из того, что вы читали?

— Мне очень понравилась книжка “Мальчишки из Никеля” [Колсон Уайтхед, издательство “Синдбад”]; по ней сейчас сняли фильм, который претендовал на Оскар. Я даже попыталась посмотреть этот фильм, но он мне совсем не понравился. А книга очень понравилась. Там действие происходит в 1960-годы в Америке, и главный герой — чернокожий подросток из хорошей семьи, который по ошибке попадает в исправительную школу для малолетних преступников. Я очень боялась, что там будет много сцен насилия и будет тяжело читать, но в книге совсем нет какого-то смакования этих сцен. Я, конечно, сейчас очень преувеличу, но школа там похожа на темный, странный Хогвартс. Интернат, подшучивание учеников над учителями и друг другом, какая-то особенная связь, которая возникает между друзьями, потому что они одни против всего мира. И с точки зрения своего образовательного потенциала меня эта книга поразила. Потому что она заставила меня иначе посмотреть на историю, которую я считала мне хорошо известной. Поэтому я бы её точно выделила. Я выделила бы еще одну из немногих nonfiction книжек, которые прочитала в этом году. Это Тамара Петкевич, “Жизнь — сапожок непарный” — воспоминания актрисы, прошедшей через ГУЛАГ. Просто меня потрясло. Меня поразило, и то, как хорошо это написано, и то, что это действительно чья-то жизнь. Если бы я прочитала художественную книгу с такими перипетиями, я бы подумала, что автор перегнул. А тут это всё действительно произошло с живым человеком.  Вообще я делаю телеграм-канал и подкаст про книги, поэтому могу много чего назвать, но эти приходят в голову в первую очередь. 

— Но на самом деле сейчас с книгами есть такая история. То, что ты раньше читал и тебе казалось, что этого не может происходить с человеком, оказывается реальностью. Мы в принципе оказались все немножко в книжке: довольно сложно себе представить, что ты не можешь опубликовать жанровую книгу про дружбу, любовь и приключения просто потому, что тебя зовут Кира Ярмыш. 

— Да, это так. (смеются)

— В связи с этим у меня еще один вопрос, про жизнь, а не про книжку. Даже с того момента, когда эта книжка у вас написалась, с вами, с ФБК, с теми, кто был с Навальным, произошло много событий, которые могли бы поколебать вашу уверенность в том, что вы делаете. Не возникало ли у вас ощущения, что вы, так же как ваши героини, сможете полностью сменить траекторию, оказаться в каком-то другом мире? Или вы настолько чётко себе представляете, что вы делаете и зачем, что…

— Я не представляю, что я делаю что-то другое. Мне очень сильно повезло, я работала с человеком, который полностью представлял мои политические взгляды. За исключением легализации оружия, возможно. Это была единственная точка, в которой мы с ним расходились.

— Кстати, возможно, это бы изменилось. Алексей настолько мог меняться, это поразительно. 

— Да, это правда. А глобально Алексей полностью выражал то, что я считала правильным и человечески, и политически. Поэтому после того, как его убили и Юля сказала, что продолжит дело Алексея… Мне просто кажется предательством оставить её в такой момент. Но дело не в том, что я себя заставляю просто из чувства долга. А в том, что Юля воплощает те же идеи, которые мне и в Алексее нравились. Я хочу видеть Россию свободной. Хочу, чтобы Путин так или иначе перестал быть президентом России. Я бы правда предпочла, чтобы он мучительно долго сидел в тюрьме. И видел, как Россия меняется. Я представляю его в камере, в который сидел Алексей. Поэтому я не собираюсь менять работу. Это то, во что я верю. Как же я могу бросить этим заниматься? 

— Забавно, что это совпадает, наверное, с установками диссидентов 1970–80-х. Для них была менее важна глобальная перспектива, чем то, что это был их личный выбор. Они не могут иначе, то, что они делают полностью совпадает с их даже не политическими, а моральными установками. Потому что как бы они себя чувствовали, если бы прикладывали свои усилия к чему-то другому, пока происходит то, что происходит?

— Странно и, наверно, неправильно себя сравнивать с диссидентами, но сама идея мне, конечно, близка. Это скорее моральный выбор, и я не могу представить, что я его поменяла, этот выбор. 

— И неважно, насколько далека победа? 

— Абсолютно. Ну и тем более в этом тоже есть что-то успокоительное: пытаясь эту победу приблизить, ты не зря проводишь свои дни. Неизвестно, увидишь ли ты результат своих усилий, но по крайней мере твоя жизнь не напрасна. 

— А каково писать книжку про Россию, находясь вне России? Я имею в виду не доступность карт. Может быть, вы в какой-то степени туда как бы отправлялись вместе со своими героинями, чтобы снова там оказаться?

— Это было с одной стороны грустно, а с другой — довольно утешительно. То, что я писала эту книгу, давало мне легальную возможность погружаться в Россию в таких мелочах, в которые даже в моей политической работе я бы не погрузилась. Я сидела над гугл-картой и обнаружила, что по пути из Казани в Пермь есть городок с названием “Игра”. Никогда в жизни я про него не слышала, и не то чтобы это даже самое поразительное название. Название Зима — это город неподалеку от Иркутска, — поразило меня гораздо больше. Но вот я наводила на Игру курсор, я смотрела фотографии, которые снял робот, пока ехал по улицам. И вот там висит растяжка, а на растяжке написано: “80 лет Игринскому району”. И меня это так тронуло! Неизвестно, когда была сделана фотография, Игринскому району уже, наверное, больше, но я вижу ровно эту фотографию, ровно это место, и оно сближает меня с городом. Таких моментов было очень много. С одной стороны, конечно, хотелось потрясать кулаками и возмущаться, что я не могу оказаться там прямо сейчас. Но с другой стороны — давало возможность напитываться этой близостью наедине. И проживать её так долго, как хочется.