“Огромный, огромный хор, который необходимо представить…”: о стихах, о книгах Антония Сурожского, о голосах беларусского протеста, о сложном пути от самиздата к тамиздату

― Пожалуйста, расскажите в двух словах о вашем пути в литературу.

— Я не собирался становиться литератором. Я поступил в Минский политехнический институт на архитектуру; что-то писал, но это было не так существенно для меня тогда. И в 1980 году попал в диссидентскую компанию Кима Ивановича Хадеева, где уделяли большое внимание литературе, [там] были замечательные поэты, которые писали в стол, и меня это все очень захватило… и уже буквально через пять лет я писал роман в стихах!

Дописал роман в стихах (еще я пел под гитару тогда, с какими-то песнями выступал, участвовал в фестивалях), но в 1989 году случилось очень важное событие. Ко мне подошли два минских поэта, беларусскоязычных, и сказали: “Дима, мы хотим начать книжную поэтическую серию, первую, независимую. И хотим открыть эту серию твоей книгой”. Я подумал: “Ну а чьей же ещё книгой открывать литературную серию? Конечно, моей!”. Я сейчас понимаю, что это было большое чудо, что они мне это предложили. И вот таким образом появилась книга “38”. А поскольку она была напечатана ещё в советское время, на фабрике “Красная звезда”, тираж был 3000 экземпляров ― она появилась во всех киосках “Союзпечати”. А потом пошла инфляция, она безумно дешевела, и я просто пачками эту книгу выкупал, на себе возил в Москву. Потом появились люди, которые это все кидали на Дальний Восток. Вокруг этой книги движуха была такая большая! И оказалось, что ее очень многие увидели. Например, ее увидел как событие Герман Лукомников. 
 

― Это сколько вам было, напомните?

— Книга вышла в 1990-м, значит, двадцать семь.

С этого времени начинается литературная история, меня уже знают, меня узнают, меня хотят лучше узнать. Я время от времени приезжаю из Минска в Москву и знакомлюсь там с Митей Кузьминым, например, с кем-то ещё.
 

― А следующая веха ― книга в Москве?

— У меня вышло ещё, наверное, 3–4 книжки в Минске. А первая книжка в Москве — это уже 2009 год. Вот тогда происходит такое, как бы, открытие поэта Дмитрия Строцева. Меня номинируют на “Русскую премию”, в 2008 году я её получаю. А в 2009 году выходит книга “Бутылки света” в [издательстве] “Новый Гулливер”. И это такая очень-очень важная для меня книга, потому что получилось под одной обложкой собрать избранные стихи из 1980-х, 1990-х и 2000-х. Книжка “Газета” (НЛО) выходит не сильно позже, через 3 года, в 2012 году.
 

― И где-то параллельно начинается книгоиздательская деятельность.

— На самом деле моя издательская история начинается, опять-таки, в 1980-х. Потому что я, как уже говорилось, воспитывался в компании нонконформистов, которые писали в стол. И мечта о книге в 1980-х — это была такая центральная мечта всех пишущих людей вокруг меня. И вдруг мне предлагают сделать книгу “38”, и я её делаю, так что я чуть ли не ежедневно хожу на фабрику “Красная звезда”, и с верстальщицей мы эту книгу, собственно, создаём. Потому что тогда не было ещё компьютерной вёрстки, а я сказал, что мне нужно, чтобы каждый стих имел свою физиономию, то есть надо межстрочное расстояние двигать, надо межбуквенное расстояние двигать. И была сумасшедшая верстальщица, которая сказала: “Да, я буду это делать!”. Она приносила кальки, прозрачные плёнки, на которых были выгнаны распечатанные странички, и вручную по моей команде скальпелем разрезала и раздвигала всё, что мне было нужно.

И я настолько проникся этим процессом, что, когда только стало возможно подумать о своём издательском деле, я с друзьями открыл небольшое издательство в Минске — это был, наверное, 1993–1994 год. Сначала это были поэтические сборники, немного совсем, парочку я успел выпустить, но поскольку в это время я на такой большой волне [интереса к христианству] воцерковился, пришёл в церковь, я хотел делать книжки для церкви. Я познакомился с Ольгой Александровной Седаковой, приглашал её в Минск в 1994 и 1996 годах, и с ней посоветовался [о том], каких авторов можно было бы издать.

Среди прочих Ольга Александровна назвала имя митрополита Антония Сурожского. Я говорю: “Где я, а где митрополит Антоний? Он в Лондоне, я в Минске, как я вообще с ним свяжусь?”. А она говорит: “Дима, я вам дам координаты человека, который готовит книги митрополита Антония, и этот человек живёт в Сергиевом Посаде”.  Я тут же поехал к Елене Львовне Майданович и вернулся от неё с рукописью книги.  

Это был, наверное, 1994 год, очень тяжёлое время, всё обесценивается вокруг в Минске, денег нет на издание, а я такой наивный неофит ― я просто пошёл в церковную лавку кафедрального собора, постучался в киоск, оттуда выглянула старушка с недовольным лицом и сказала: 

― Что тебе надо?
―  Хочу книгу издать.
― Заходи.

Я зашёл в киоск, она говорит:

― Какую книгу?
― Митрополита Антония Сурожского. 
― Сколько надо? ― говорит.
― 9000 долларов. 
― Я тебе дам.

Вот такой разговор, [абсолютно] сумасшедший!

Но она дала не доллары! Она давала зайчиками и белочками…  Несколько раз в месяц мы на машине подъезжали к собору, нам выносили деньги, собранные на пожертвования, в больших коробках из-под бананов. Мы переезжали через дорогу к менялам, которые это всё брали, не считая! Мы говорили: “В этой коробке столько-то”, допустим, они р-раз, перекладывали и отдавали нам настоящую валюту.

― Как так удалось сразу попасть на главного человека в соборе!

— Это был главный человек в соборе, да-да! Потом было всё очень сложно и весело, а оказалось, в чём дело? Дело в том, что минский митрополит Филарет приглашал митрополита Антония в Беларусь, по-моему, дважды. И владыка служил в кафедральном соборе, а он умел обращаться к женщинам и как-то так обратился, что они его очень сильно полюбили. И имя митрополита Антония, конечно, было входным билетом в этот мир для меня.

Конечно, в этой истории есть и меркантильная сторона. Дело в том, что вот эти зайчики, которые собирали пожертвованиями, сгорали мгновенно. И настоятель собора благословил матушку Александру Никитичну начать издательскую деятельность. Я нечаянно попал в тему и пришёл с хорошей книгой. И мы эту книгу издали тиражом в 10 000 экземпляров. И повезли её с приятелем продавать в Москву. Это был тоже, конечно, отдельный квест ― 1995 год, как это все мы делали, как это всё происходило.

Таким вот образом у меня появились две линии. Современная поэзия ― совершенно волонтёрское направление, без надежды вообще что-то заработать, какие-либо деньги вернуть. И тоже служение, издание книг для церкви, но уже с надеждой на рентабельность.
 

― И так потом продолжалось долгие годы, когда вы по сути стали издателем трудов Сурожского на русском языке.

— Слава богу, я никогда не становился единственным издателем, но так получалось. Есть такая повадка у издателей: они хотят издавать новые книги. Книгу издали, случилось несколько переизданий ― и издатель теряет интерес, он хочет новую книгу, даже того же автора, но чтобы это была просто новая книга. И собрался большой круг книг владыки [Антония Сурожского], которые очень важны, очень значимы в контексте его творчества и которые не переиздаются или переиздаются на туалетной бумаге, ужасно. Мне захотелось собрать эту библиотеку книг владыки [Антония Сурожского], чтобы она была хорошо издана и всегда была доступна. И поскольку я общался [со многими людьми] и приходил в разные приходы, я познакомился с Павлом Менем, братом убиенного отца Александра [Меня], который занимался его наследием и был одной из главных фигур в Фонде отца Александра Меня [Фонд имени протоиерея Александра Меня. ― Ред.]. Я увидел, как это хорошо, когда есть фонд, через фонд всё удобнее делать, это организация, которую люди понимают: не какой-то пришёл издатель Строцев, а вот есть фонд. Поэтому я инициировал создание Фонда митрополита Антония Сурожского в Российской Федерации. Этот фонд до сих пор действует, проводит много мероприятий. Но издательская деятельность как-то происходит отдельно.

― Вернёмся к вашей собственной литературно-издательской линии.

— Это имеет свои особенности. Дело в том, что в 1994 году президентом Беларуси стал Александр Лукашенко, и одни из первых репрессивных действий были направлены против свободы печати и свободы книгоиздания: он закрывал журналы, закрывал газеты, и он придумал лицензирование издательской деятельности.

Первую лицензию мы с друзьями получили в 1993 году, и это нас не касалось. А в 2000 году я захотел стать индивидуальным предпринимателем, и для этого мне нужно было сдать квалификационный экзамен для подтверждения издательской лицензии. Квалификационный экзамен в Беларуси сдается лично замминистру по печати в присутствии комиссии из 20 человек, это его приближённые люди; экзамен сдаётся в кабинете замминистра, устно, не протоколируется, а перед сдачей экзамена (это всё прописано в инструкции или в сопроводительном документе, описывающем эту процедуру) на трое суток твои данные, твой запрос попадает в КГБ Беларуси. И когда я в 2000 году пришёл на ковер к замминистру, они надо мной просто издевались. Было понятно, что была дана какая-то отмашка, я не должен был получить эту лицензию. Мною эта комиссия играла в футбол, всё, что я там ни говорил, они поднимали на смех и в завершение сказали: “Можете прийти через полгода”, со смешком. Я понял, что я не пойду, потому что это обречённая история, и начал заниматься беларусским самиздатом.

Это было странно, потому что другие люди получали лицензии, трудно, но получали. И [трудно было] объяснить, зачем самиздат, когда можно всё делать. Тем более в России невозможно это было объяснить, потому что издательская деятельность до сих пор не лицензируется в Российской Федерации, как ни странно. Но тем не менее это так.

Я придумал проект “Новые мехи”, это нигде не зарегистрированная марка, и придумал поэтическую серию, которую назвал “Минская школа”. Мне было важно издать книги моих старших товарищей, учителей, среди которых я, собственно, стал поэтом, литератором, и издать книги моих друзей, коллег, пишущих стихи, беларусских авторов, прежде всего русскоязычных, чтобы у них были книжки. И вот где-то с 2002 года я понемножку издавал книги поэтов, а [примерно] с 2005-го начал издавать альманах “Минская школа”, где пытался рассказывать о литературной ситуации в Беларуси и Минске.

― Тут мы приходим плавно к драматической точке в этой истории, к беларусским протестам 2020 года. Расскажите об этом отрезке, о книжках, о вашем протесте.

— Я сначала покажу вот такую книжку — это книга “Шаг”, она вышла в моём самиздате в 2015 году. И в неё попали стихи, посвящённые украинской трагедии: Майдан, аннексия Крыма, захват армией Российской Федерации восточных областей. Я эти стихи публиковал в Живом журнале, потом на фейсбуке начал публиковать. И оказалось, что примерно с этого времени меня перестали печатать и приглашать в толстые журналы российские. У меня не было предложений издать новые книжки. Мой самиздат стал совсем для меня важным и насущным. Но, с другой стороны, я освободился от необходимости заниматься самоцензурой, как-то подстраиваться под настроения редакций. Публиковал стихи на фейсбуке свободно, они имели какой-то отклик, но небольшой. И вот когда начались события беларусские 2020 года, когда у нас вырубали на весь день интернет ― он появлялся в вечерние часы на короткое время, а мы все, участники протестов, писали или [прозаические] тексты, или стихи и это тут же бросали в интернет. Оказалось, что это один из важнейших каналов информации, которую люди во всём мире получали о том, что происходило в Беларуси. [То, что мы публиковали в фейсбуке,] тут же переводилось на многие языки. Это касается не только моих текстов (но и моих тоже). У меня вдруг появлялись 10–20 переводов одного стихотворения. И было понятно, что это тоже необходимо сохранить. Уже в конце 2020 года я выпустил сборник протестных текстов, который называется “Беларусь опрокинута”. Книга интересна тем, что в ней есть переводы всех текстов на беларусский, которые сделал Андрей Хаданович. У некоторых текстов есть переводы на украинский, польский и литовский. Потому что мне было важно показать, что появляется один полилингвальный, многоязычный текст. Обычно текст должен как-то немножко отлежаться. А тут текст публиковался в интернете мгновенно и тут же делались переводы. И невозможно было их воспринимать как нечто отдельное — это были грани одного и того же события. И благодаря этим публикациям и тому, что меня в конце концов похитили на улице Минска, незаконно судили и я провел 13 суток в тюрьмах на Окрестина и в Жодино, меня поддерживали отовсюду, и в том числе несколько европейских институций присудили мне очень важные европейские премии: Фонд библиотеки Вацлава Гавела, Союз писателей Норвегии, ПЕН Швеции. И вышли книжки одна за другой на нескольких европейских языках. Это тоже очень важно, что свидетельство о беларусских событиях становилось доступным для небеларусскоязычной и нерусскоязычной аудитории. Я оказался одним из голосов беларусского протеста для всего мира.
 

― Итогом стал отъезд из Беларуси. Какой оказался новый контекст, новая ситуация?

— Поскольку последнюю премию я получил в Швеции, у меня была открыта годовая шведская виза. Я сначала из Беларуси выехал в Москву, прятался в Москве, жил без телефона, без адреса. А после полномасштабного вторжения 4 марта я на автобусе выехал в Ригу, а из Риги вылетел в Швецию. Там какое-то время жил, но понимал совершенно чётко, что у меня есть миссия, что я должен продолжать свидетельствовать о Беларуси, свидетельствовать о том, что происходит в Украине. Я придумал себе тур по европейским городам и странам, ездил с выступлениями, причём в каждой стране старался привлечь переводчиков из этой страны: во Франции [выступал] с французскими переводчиками, в Польше ― с польскими, [и] мы на разные голоса представляли это свидетельство.

По дороге я разговаривал со своими друзьями-издателями, потому что у меня уже была идея дать возможность прозвучать голосам моих беларусских коллег-поэтов, которые так же, как и я, писали стихи очень активно в двадцатом году и публиковали их. Наста Кудасова, Андрей Хаданович, Ганна Комар и другие ― достаточно большой круг. Но, поскольку стихи публиковались на фейсбуке, а потом нам пришлось это все снести, чтобы обезопасить себя и своих друзей, своих близких, это все исчезло. А я понимал, что это огромный, огромный хор, который необходимо представить. И не знал, как это сделать. Я советовался с Микаэлем Нюдалем (это мой друг, шведский переводчик и издатель, он тоже делает книжки ручным образом), но и он не смог мне помочь, он сказал: “Я готов, тебе предоставить помещение для твоих книг, у меня есть хутор под Мальме”. И что мне делать с этими книгами, которые я напечатаю, ― они будут лежать на хуторе в Мальме, да? И [вот] 1 июля 2022 года у меня было выступление в Институте Пилецкого в Берлине, куда пришла моя знакомая и издательница Вера Курленина, которая представляет издательство hochroth Verlag. А это очень интересный проект: это союз немецких издателей, у которых есть общая концепция, общий макет (то есть общее представление о книге) и совершенно полная свобода в издательской политике. У него есть филиалы в Берлине, в Мюнхене, в Лейпциге и ещё нескольких городах. Вера пришла на моё выступление и предложила издать мою новую книгу в своём филиале hochroth Berlin. Я говорю: “Вера, а вы можете в своём союзе издательском помыслить издательство hochroth Minsk”? Вера сказала: “Я посоветуюсь с коллегами”. Они посоветовались и сказали: “Да, мы готовы принять Дмитрия в свой круг”. И это, конечно, сразу открыло для меня огромные возможности.

Первые книги собирались на линейке Веры Курлениной. Вера их делала, а я помогал ей и учился это все делать. А потом случилось совершенно удивительное предложение от моих знакомых в Германии, которые сказали: “Дмитрий, мы знаем, что ты занялся издательством, а не хочешь ли ты своё издательство разместить у нас в пространстве?” Я сказал, что конечно не могу отказаться от такого предложения. Так у меня появилась издательская студия, я закупил оборудование, бумагу и за два года издал 22 книги.

В основном это книги на беларусском языке, но есть и на русском, и на идише. Выглядят они вот так [показывает]. Эта книга недавняя, книга Виктора Жибуля. Книги все номерные. Есть вот такой титул, печать полноцветная, можно иллюстрации цветные делать. Вот книга Сабины Брило, это тоже минская авторка, которая сейчас живёт в Вильне. Она пишет на русском языке, несколько текстов [у неё есть] на беларусском. А вот такая книга интересная, это Феликс Баторин, беларусский поэт, который живет в Минске и пишет стихи на беларусском и на идише. Тут две книги в одной: тексты на идише с одной стороны, а с другой стороны на беларусском. Причём это не автопереводы, а разные истории. Например, в идишской части он рассказывает об истории еврейской общины в Беларуси, в Минске, упоминает имена цадиков, о которых он в беларусском контексте не рассказывает.
 

― Книжка Жадана, кажется, заслуживает небольшого отдельного рассказа: она, единственная пока в серии, переводная книга ― украинского автора (вдобавок столь маркированного автора).

— Ну, во-первых, мы знакомы с Сергеем. Он несколько раз приезжал в Минск на беларусские поэтические фестивали. Однажды принимал меня в Харькове, организовывал мое выступление. К этому выступлению он сделал мне подарок: перевёл несколько моих текстов, причём мы [об этом] не договаривались. Это было очень дорого [мне]. Потом началась война. И вдруг он приехал в Берлин, у него было здесь выступление в Литературном коллоквиуме. Я пришёл. Я знал, что многие украинские авторы перестали поддерживать отношения с коллегами из Российской Федерации и Беларуси, но пришёл послушать. Сергей меня заметил, подошёл, мы обнялись, и случился очень открытый разговор. Он готов был поддержать мой приезд, если я соберусь в Украину, и во всяком случае я понял, что если с моей стороны будет издательская инициатива, то он не откажет. А его друг, поэт и переводчик Андрей Хаданович удивительно хорошо его переводит. Удивительно хорошо.

Андрей Хаданович переводит мои стихи, польских поэтов, французских ― он прекрасный переводчик, и он чудесно переводит Жадана! Тут есть какой-то стереоэффект для меня, когда читаешь оригинальные тексты Жадана, а потом беларусские. Может быть, для стороннего уха, не беларусского, не украинского, это покажется вообще чуть ли не калькой. Но это не калька. Андрей делает другие акценты, это настолько драгоценное вообще действие, этот перевод. И я говорю: “Андрей, у тебя наберётся переводов на книгу?” Он говорит: “Ну да, наберётся, было бы здорово”. В общем, мы договорились, Андрей связался с Жаданом, они там всё обсудили, композицию, подборку, и вот таким вот образом вышла книга. В hochroth Minsk подряд вышли авторская книга Хадановича и его переводы Жадана. Иллюстрации делала художница из Харькова. Мне [это] было важно. У меня очень много друзей в Харькове: художники, и философы, и поэты. Поэтому было легко найти людей, легко договориться, доверие ко мне есть. Я считаю, что очень важная книга получилась. И сейчас, конечно, я хочу продолжить эту тему.
 

― Попадают ли эти тексты и книги домой, в Беларусь, каким-то образом?

— Электронные версии, безусловно, попадают легко, потому что электронная версия — это собственно макет, который я могу передать. Но попадают и физические книги, есть люди, которые, берутся эти книги отвезти; у меня есть авторы, которые живут в Беларуси, и как-то авторские экземпляры нужно им передавать. То есть попадают, конечно.
 

― Но исключительно в виде хождения из рук в руки, не в продажу?

— Нет-нет-нет, для Беларуси это исключено. [В России] есть какие-то совершенно для меня невозможные вещи, когда автор уехал, ему нельзя возвращаться в Российскую Федерацию ― и в хорошем, достойном издательстве у него выходит новая книга. Для Беларуси это невозможно! Это опасно и для издателя, и для магазина, который возьмёт это всё распространять. Всё просто закроется без объяснений.

Мы просто повторяем в каком-то смысле историю тамиздата. Он немножко другой, потому что есть электронные книги, которые можно беспрепятственно, без проблем получать, но физические книги ― всё-таки хочется, чтобы они тоже были. Поэтому это тоже [как-то] происходит.

А что касается распространения книг здесь, то сейчас в Европе действует, наверное, уже полтора десятка очень интересных беларусских издательств. Есть своё комьюнити, есть книжный фестиваль беларусский “Прадмова”, путешествующий по городам и странам и собирающий большую аудиторию. Это всё живое дело. Для меня совсем новая тема — это европейские библиотеки, которые собирают сейчас коллекции беларусских книг. У многих людей, которые бежали из Беларуси, нет возможности собирать книги, собирать библиотеки, и если они будут знать, что в их стране, в их городе есть библиотека с беларусскими книгами, куда можно прийти, — это очень здорово. Есть и дружественные магазины, например, Interbok в Стокгольме, который с радостью берёт наши книги и передаёт некоторым другим магазинам.

Совершенно понятно, что издательства в эмиграции очень уязвимы. Мы все знаем опыт издательств первой эмигрантской волны. Вначале было бурное цветение издательств и в Праге, и в Берлине, и потом в Париже ― и они все постепенно захирели. Это опыт неутешительный для нас, но его надо иметь в виду и каким-то образом длить свою историю.