“‘Полторы комнаты’ открывался как магазин для иммигрантов, а стал магазином проезжих”: интервью с Лизой Биргер, куратором книжного магазина “Полторы комнаты” в Стамбуле

С Лизой мы познакомились в Стамбуле. А где же ещё? Где в середине 2022 года можно было познакомиться с новым человеком за чашкой кофе? Я сидела в обитом бархатом кресле с потёртыми ручками, на втором этаже турецко-немецкого книжного-кофейни в самом сердце огромного незнакомого города, прикрывая шею от первого осеннего дождя, который нагоняло ветром в большое открытое окно. Снизу звенел исторический трамвай, шумели туристы, кричал мороженщик из палатки.

Лизу мне представила подруга-писательница, сказала, что мы обязательно должны познакомиться, потому что Лиза “про книги” и “с ней всегда очень интересно”. Мы проболтали пару часов, Лиза пила чай вместо кофе, как опытная жительница Турции, и рассказывала про местных букинистов; мы обсуждали войну и русскоязычную литературу, которая в 2022 году, казалось, летела в чёрную пропасть без смыслов и надежды. Ни у меня, ни у Лизы, ни даже у нашей общей подруги — ни у кого из нас не было на тот момент твёрдой земли под ногами. Мы и сами оторвались и летали в невесомости, перебиваясь разными работами на удалёнке, и поддерживали друг друга, приговаривая: “Мы обязательно встретимся при других обстоятельствах и будем вспоминать это время”.

И мы действительно встретились снова спустя пару лет — правда, онлайн. Лиза Биргер стала работать в русскоязычном книжном магазине “Полторы комнаты”, открывшемся примерно тогда, когда мы впервые пили вместе кофе, буквально в двух кварталах от места нашей встречи. Я звонила Лизе по видео, а в кошельке лежала карточка, позволяющая жить в одной из европейских стран. И мне кажется, благодаря этим новым обстоятельствам, которых мы так ждали, разговор получился уже совсем другим, более уверенным и оптимистичным. Мы всё так же не можем предугадать будущее, но теперь у нас есть хотя бы надежда, несмотря на кризисы идентичности и размытые планы.

— Лиза, как тебя представить? У тебя столько представлений в разных интервью, и везде они разные.

— Я думаю, это потому что я сама себя по-разному называю. Знаешь, у меня всю жизнь был большой кризис идентичности, я вообще не могла понять, кто я такой. Хоть я и пишу про книги с 2007 года, мне всегда казалось, что я ненастоящий литературный критик. Настоящий литературный критик — это человек, который вообще всё читает и бесконечно находится в состоянии производства комментария по тому или иному поводу, а я что? И вот, я ненастоящий литературный критик, но я редактор — делаю книги. Но редактор я тоже как бы не настоящий, потому что давно ничего нового не делала. Или я журналист, но и журналист не настоящий: я всё время пишу заметки, но не работаю “в поле”. Я куратор с 2005 года, делала проекты в театре, как продюсер. Может быть, тогда меня можно назвать куратором, ведь я куратор магазина. Хотя этим я тоже занимаюсь не постоянно.

Раньше спрашивали, как меня представить, — и я всякий раз выдавала другой текст, пыталась найти что-то особенное, чтобы себя описать. Через год после полномасштабного вторжения России в Украину я получила турецкое гражданство — так совпало — и фамилию мужа, потому что здесь иначе нельзя. И в тот момент я поняла, что всё это время была некой сущностью под названием “Лизабиргер” — в одно слово.

“Лиза Биргер” звучит круто и коротко, такое классное московское еврейское имя. Я даже псевдоним себе никогда не могла придумать, ведь я — Лиза Биргер, и всё! Было просто страшно его потерять, как любую идентичность: папа — еврей, мама — грузинка, но не сказать же, что я нерусская. Москвичка — это тоже моя идентичность: я родилась в Москве, и отец мой был москвичом в третьем поколении… В итоге я придумала: называю себя Елизавета Биргер-Эроглу, переописала себя вот этим длинным новым именем.

Сейчас я могу сказать, что занимаюсь книгами. Всё ещё не считаю себя, правда, журналистом, но уже называю себя книжным обозревателем и куратором. Поэтому новое имя мне в каком-то смысле дало возможность себя показать. Но сейчас давай подпишем меня просто Лизой Биргер.

— Лиза Биргер — москвичка?

— Я жила много лет в Турции, но не становилась её частью. Хотя у меня здесь много знакомых, в основном это не турки. В целом это довольно турецкая фишка — продолжать держать связь с родиной, где бы ты ни находился. Поэтому, даже несмотря на новую фамилию и гражданство, не могу чётко заявить: “Всё, теперь я в Турции”.

— Понимаю твои сомнения про идентичность и вот это вот всё. Мне как раз хочется поговорить с тобой не просто про магазин, как отдельную сущность, а про магазин через твою личность и твой взгляд. Ты ведь не приехала в Стамбул в 2022 году и не начала там работать сразу после открытия. Ты долго жила в Турции, а присоединилась к магазину только в 2024 году?

— Магазин открыла в конце 2022 Сания Галимова. Это была её большая мечта. Она решила, что там, где есть много русских людей, должен быть русский магазин книг. Открыла она его с инвестором, но он не желает называться, поэтому оставим его анонимом. Магазин находился не очень далеко от моего дома, и я часто наблюдала, что он становится таким центром притяжения, который всегда собирает людей. Внутри — на диванах, креслах — всегда были посетители, магазин никогда не стоял пустым. При этом в нём было не очень много книжек, хотя Сания, как маркетолог, довольно быстро придумала классные способы выкупать книжки и привозить их за не самые большие деньги.
Спустя время по личным причинам она больше не могла заниматься магазином в полную меру, и он понемногу стал приходить в запустение. Поняв, что придётся уезжать, Сания предложила инвестору продать магазин, но оказалось, что он на это не готов. Мы с этим инвестором были шапочно знакомы, и вот — он позвал меня как куратора. Теперь в нашей команде я и ещё три человека — прекрасный управляющий Влад, без которого бы ничего не получилось, кофейный гений и продажник Богдан и Саша на SММ. В общем, магазин нам достался грустненьким в наследство.

— Что значит грустненьким?

— На полках не было книг. Конечно, у нас и сейчас их не очень много, не столько, сколько в каком-нибудь “Бабеле” в Берлине или грузинской “Итаке”. Мне всегда хотелось, чтобы у нас были большие стеллажи в пол, и скоро они, надеюсь, появятся — дела стали идти лучше.

— В чём твоя роль как куратора?

— Я должна решать, какие книги будут стоять на полках, а также я — человек, который придумывает программу, хотя в итоге мы придумываем её все вместе. Магазину нужно, чтобы каждую неделю в нём происходило что-то интересное и это что-то было бы достойного качества. В этом смысле я всегда с большой завистью смотрю на тель-авивский “Бабель”, потому что в маленьком Тель-Авиве живёт огромное количество гениев, и лекции у них восхитительные!

Но у нас есть один бонус среди зарубежных русских магазинов: мы находимся на перекрёстке путей и собираем всех, кто проезжает через Стамбул. Задача только в том, чтобы успеть этих людей поймать на пересадке, к нам затащить и что-то с ними придумать.

— Получается, это самая важная роль, потому что ты определяешь ассортимент?

— Да, и ребята не очень в этот процесс вмешиваются, спасибо им — хотя их советам я всегда рада. Богдан наш говорит, что людям хочется читать, помимо прочего, весёлые книжки — фантастику, например. Возможно, он прав.

— Я недавно поняла, что после начала войны у меня на полке книги — это про “сесть, материться и рыдать”.

— Ну потому что жизнь такая! Тут я тебя понимаю. В магазин приходят за смыслами в первую очередь. Были случаи, когда люди заходили и говорили: “У меня вообще сил нет”. И в ответ я давала Диккенса или Тэффи. Иногда я сама работаю как продавец, чтобы поддерживать связь с людьми.

— О чём ты обычно общаешься с покупателями?

— Это моё любимое дело — всю жизнь пристаю к людям с разговорами, и мне всегда это помогало выжить. Я не боюсь задавать вопросы незнакомым, потому что так я их узнаю — кто они, откуда. Обычно я первая заговариваю с гостями в магазине. Но бывает наоборот. Мы отказались от наклеек с ценами, в том числе потому, что их отсутствие — это повод для разговора. Люди спрашивают стоимость, а мы им можем что-то посоветовать в ответ. Поэтому — хочешь не хочешь, но люди тоже как бы вынуждены с нами разговаривать.

Сейчас я первым делом спрашиваю, откуда приехал человек. Раньше было видно: эти люди пришли, потому что они живут в Стамбуле. А теперь здесь никто не живёт. Многие уехали, потому что ВНЖ не дали и перспектив особых нет. Вся та волна схлынула.

Мы находимся в самом туристическом центре, напротив музея Орхана Памука “Музей невинности”, через нас идут туристы, иногда даже не имея понятия, что по дороге встретят русский книжный магазин.

— Ты бы здесь что-то поменяла?

— Название я бы изменила, но с ним уже надо просто смириться, как со своей фамилией или с тем, что ты из России. К тому же название “Полторы комнаты” отражает тёплое место, дом, который, возможно, не самый уютный на свете, но всё равно маленькая родина.

Раньше у нас у дверей было большое граффити с Бродским и котами — его Сания заказывала, — оно вызывало у меня сложные чувства из-за сложных отношений Бродского со Стамбулом и его стихотворения “На независимость Украины”. Граффити было большим, заметным, рядом со входом в магазин, и все, естественно, там фотографировались и к нам заходили. Летом рядом стали строить элитный дом и оказалось, что стена с Бродским, как и вообще одна из стен магазина, принадлежит им — и его снесли. Казалось, что когда его снесут, к нам больше никто никогда не придёт.

— Довольно символичное событие в связи с переходом магазина в новые руки.

— Действительно, получилось символично. Но символика здесь даже больше в том, что все уехали — и стены не стало. Как и того контекста, тех смыслов, которые изначально вкладывались.

“Полторы комнаты” открывался как магазин для иммигрантов, а стал магазином проезжих. Это самая доступная точка, куда можно сейчас доехать из Москвы. Похоже на ситуацию, которая была в советские времена: едешь в Эстонию или Латвию, чтобы “поиграть в Европу”, только сейчас летишь в Стамбул. Он стал главным местом встречи с мамами, папами, бабушками и дедушками.

Поэтому я спрашиваю посетителей — откуда вы? Мой вопрос уже раскручивает какую-то нитку истории, которая часто бывает довольно увлекательной. Если человек из Москвы, то возможно, он хочет купить книжку Жени Беркович, а если из Европы, то хочет понять, что нового происходит в русской литературе. Такое часто бывает: человек десять лет жил за границей, ничего русского не читал, пришёл и просит показать хорошую книжку. Ведь есть ещё страны и города, не охваченные русскими магазинами.

Правда, от таких разговоров есть неприятный для меня побочный эффект: иногда беседы могут затянуться, а я очень устаю эмоционально. Помню, пришли какие-то люди, сели на диван и долго-долго говорили. В итоге два часа проболтали, не купили ни одной книжки и ушли со словами “ну хоть разговорами вас согрели”. Спасибо, конечно, но у меня там ещё работа стоит…

— Это как раз то, о чём я всё хотела спросить: помогают ли разговоры продажам?

— Разговоры помогают продажам, потому что людям становится передо мной неудобно и они что-то покупают в итоге. Я чувствую, что мой чек чуть-чуть побольше обычно, потому что я смогла подобрать человеку книжку, которую он сначала даже не думал покупать. Тут дело не только в том, чтобы хорошо знать ассортимент магазина, а в том, чтобы душевно относиться к процессу.

Могу сказать, что сидеть в магазине каждый день мне тяжеловато. Только с 31 декабря по 3 января я сидела с утра до вечера, потому что знала, что в это время будут сумасшедшие продажи: за три дня мы сделали чек, какой обычно делаем за месяц!

— А что сами люди говорят про магазин?

— Сейчас мы больше сосредоточены на выживании магазина. Когда я начала работать, он уходил в глубочайший минус, потому что было недостаточно книг. Первое время главной задачей было перестроить систему поставок и заказов. Но слово “уютно” слышу чаще всего. Это слово и про меня тоже, потому что я люблю, когда уютно, я такой медвежонок. Мы немного подтюнинговали интерьер, но оставили диваны, пианино. Оно, правда, всегда на полтона сдаёт, но мы смирились с его неидеальностью. Смиряться с неидеальностью — судьба маленького магазина. Жалко, денег особо нет — я бы заменила шкафы и полки.

Недавно развесили среди полок куклы, которые сделала моя знакомая Лена Дубровина, архитектор. Она, московский человек с обострённым чувством стиля, проводит у нас иногда архитектурные мастер-классы и очень много мастерит руками. В целом я довольна: мы сделали буквально несколько вещей, а стало уже уютно, красиво, сухо и тепло.
Честно говоря, иногда очень не хватает возможности просто налить по бокалу вина людям. У нашего хозяина помещения принципиальная позиция: никакого алкоголя в этих стенах. Он так и сказал: “Если ты, Лиза, хочешь выпить, зайди после магазина за угол”.

— Это из-за лицензии или из-за его личных взглядов?

— Если б мы это делали как бы как угощение, с нас бы никто не спросил про лицензию. Но это ещё, конечно, и желание хозяина помещения. Он традиционный турок с Востока. Говорит, это его принципиальный подход. Ему всё равно, если мы здесь будем вечеринки устраивать с грохотом, а вот пить — это харам.

— В чём смысл русского книжного за границей? Можно же читать электронные книги, это дешевле.

— Книжные за рубежом сейчас — это чуть ли не единственный способ распространять запрещённые в России книжки и запрещённых в России авторов. В этом главный смысл. Но когда “Полторы комнаты” открывался, этого смысла не было.

Я долго переживала, что у нас книжки дорогие, потом съездила в Тбилиси, посмотрела, сколько они там стоят, и они всюду, кроме “Итаки”, стоят столько же, сколько у нас. Но в Турции на книги огромный таможенный сбор. Я, будучи турецким человеком, нашла способ сделать это дешевле, чем делают другие. И всё равно за любую посылку нам приходится платить дополнительно — и хотя налога на книги в Турции нет, это ощутимая часть книжной цены. Поэтому заказывать посылки меньше 1000 книг для нас не имеет финансового смысла, и пополнять полки непросто.

Случилось забавно с книгой Навального. Она вышла через неделю после того, как к нам приехала поставка за осень. Что делать? Книжки приехали, новые заказать сейчас невозможно, ведь для того, чтобы это имело финансовый смысл, надо покупать сразу тысячу, а мы не можем себе этого позволить. В итоге наш поставщик Interbok предложил отправить мне книжки в Тбилиси. Тбилисские книжные жаловались, что им тяжело привозить книжки, а потом оказалось, что у них просто доставка дорогая, но при этом нет налога, как в Турции. 

Из Тбилиси я уезжала с одним чемоданом, в котором лежало двадцать пять экземпляров Навального и три конфетки “Чернослив в шоколаде”. Эти двадцать пять книг продали примерно за десять дней. Так что продажи делают именно востребованные новинки.

— Получается, Interbok — ваш основной поставщик?

— Да, все книги мы заказываем там, кроме детских — их мы берём через SamTamBooks. Доставка через Европу делает процесс очень дорогим, и книги встают на полки по цене золота.

— Насколько я помню, ещё до твоей работы в магазине и когда существовало издательство No Kidding Press, магазин заказывал их книги из России. Вы уже не делаете заказы из России?

— Тогда была схема заказа через транспортную компанию в Москве и напрямую из издательств. Но когда наш инвестор сказал, что не хочет платить России — его принципиальная позиция, — я этот вариант отмела.

Мы могли бы заказывать у компаний, которые предлагают книги по более низкой цене, но они, как правило, меньше работают с запрещёнными книгами, а нам это важно. К тому же хочется сохранить отношения с уже проверенными поставщиками, которые не раз шли нам навстречу. Иногда там, где я смогу сэкономить два доллара, лучше я их не сэкономлю.

— Я правильно понимаю, что у российских издательств вы тоже заказываете книги, но не напрямую, а через европейского поставщика?

— Именно так — напрямую, если кто-то готов нам их в чемодане привезти. Невозможно платить за каждый ящик отдельно — это сумасшедший сбор. Но что касается цен, давай я разберу на примере. Книжка Навального стоит в Европе примерно 28 евро.

— Я видела и за 40 евро.

— Ну, на официальном сайте она стоит 28 евро плюс 30 евро доставка. Закупочная цена, кстати, всего на несколько евро меньше. Вот представь: мы заказали у поставщика, потому что напрямую не можем, заплатили за доставку, сверху оплатили налоговый сбор и поставили её на полку за 55 евро. И это ещё не полная наценка — с полной она бы стоила почти 70 евро. Люди приходят и резонно спрашивают: “Какого хрена она у вас столько стоит? Я могу и сам заказать”. А я объясняю, что книжка с доставкой в Турцию будет стоить 60, только вы ещё заплатите налоговый сбор в 300 евро (от 300 до 500 для частных лиц). Поэтому книжки у нас не будут стоить дёшево. Думаю, что они более или менее сейчас нигде не дешёвые.

Естественно, покупателям обидно. Приехала однажды девушка из Москвы, а друг её, кажется, был из Канады, оба очень яркие. И вот она пришла за последней книгой Полозковой, а последняя Полозкова стоит как чугунный мост, потому что мы не можем заказывать книги напрямую у Vidim Books — опять же из-за этого турецкого налога. И эта девушка не смогла её у нас за такую цену — 45 евро. Это жесть, но что мы сделаем? При наценке меньше ста процентов магазин ничего не зарабатывает. Мы не жадные идиоты, просто такие условия.

— Я понимаю эту боль эмигрантскую. Помню: только приехали в Стамбул, у тебя нет ничего, ты пытаешься как-то где-то заработать и хочешь купить эту книжку на русском языке, потому что у тебя с собой нет вообще никаких книг. И не можешь.

— В идеальном мире, конечно, хотелось бы иметь что-то типа букиниста и обмена книг. У нас был такой эксперимент: поставили полку с книгами за 100 лир — её разнесли сразу.

Мы можем предложить студенческую скидку на мероприятия в программе, особенно лекции. Если нам написать: “Очень хочу прийти, но не могу”, мы всегда что-нибудь придумаем. Иногда стараемся делать бесплатные мероприятия. Но для нас это очень больной вопрос выживания. Сейчас дела идут неплохо, но магазину всё равно надо, чтоб каждую неделю он приносил дополнительный доход со стороны.

Я тоже смотрю на эти книги и думаю, что я бы их купить не смогла. Я не могу позволить себе потратить 1000 лир — а это где-то 25 евро, что вполне уже нормальная европейская цена, — на книжку. Слава богу, я читаю по-английски, много лет прожила среди стамбульских букинистов, так что, когда у меня голод наступал, я всегда знала, где их найти. Поэтому приходится балансировать.

Все книги, изданные за границей, будут стоить для нас дороже, потому что это история про попытку какой-то коммерческой деятельности в условиях размытия рынка. Я это вижу на примере музыкантов или стендаперов: необходимость бесконечно гонять туры по семи своим городам, которые остались. Необходимость постоянно крутить пластинку, чтобы выжить.

К тому же аудитория раздробленная. Я помню, как весной 2022 года ходила на Оксимирона и БГ, помню толпу, скандировавшую “Нет войне!”. Думаю, что этого сейчас нет. У нас был прекрасный концерт Вадика Королёва из OQJAV — еле-еле на него набрали 30 человек.

— Раньше в Стамбуле говорили, что мол сейчас благодаря этой волне эмигрантской появилось много русскоязычных проектов, магазинов и прочего, а все уедут — и это кончится, всё это будет никому не нужно. Что ты об этом думаешь?

— Хорошо, что что-то всё-таки появилось. Изменило ли это карту города? Сложно сказать, скорее, нет. В то время появился и сохранился до сих пор прекрасный магазин Black Mustache на азиатской стороне с книгами по искусству. У них своя понятная аудитория — люди, которые занимаются или чётко интересуются искусством. Благодаря тому, что Олег Черноусов давно в этом бизнесе, он сумел наладить прекрасную систему: заказывает книги у издательств напрямую, получает через книготорговую компанию и продаёт по цене, указанной на обложке. Такой подход позволяет людям получать книги раза в два дешевле, чем во многих других магазинах.

Какие-то кафе и проекты до сих пор живут, но большинство из них схлопываются. Многие уехали из-за того, что не получилось продлить ВНЖ, приходилось продавать бизнес. Это очень стамбульская тема: менять, подстраиваться, снова менять.

— Давай вернёмся к ассортименту в вашем магазине. Какие книги сейчас на полках? Ты исходишь из своего опыта или из того, что происходит нового в русской литературе?

— У нас мало книг про то, что происходит в русской литературе, потому что у нас оперативность не настолько высокая, можем заказывать поставки раз в полгода. Лучше всего продаются книги, выходящие в зарубежных издательствах. Люди приходят за так называемой запрещёнкой, артефактами.

— А можно сказать, что вы формируете спрос? Или вы, скорее, подстраиваетесь под покупателей?

— Я думаю, все заграничные книжные сейчас подстраиваются под контекст. Самая востребованная книга сегодня — это книга-артефакт времени: книжка Долина или Гордеевой, или тем более Костюченко. Если бы мы могли вовремя привезти к себе “Патриота” и по чуть более щадящей цене, мы бы на неё год жили! Две самые продаваемые книжки последних лет — это Костюченко и Навальный.

Сейчас люди приходят в книжный магазин за смыслами. Но ещё чуть раньше — в первые годы полномасштабного вторжения — многие приходили за книгами о фашистской Германии, которые издавались в России, например “Земля, одержимая демонами” или “История одного немца”. Люди себя пытались сопоставить с прошлым опытом, готовым для нас и уже осмысленным, а теперь появляются книги, которые осмысляют происходящее в прямом эфире. Поэтому написанное Костюченко, Гордеевой, Зыгарем, Женей Беркович, Женей Бережной даёт возможность увидеть нашу жизнь сейчас со стороны.

Ты в начале нашего разговора сказала, что у тебя на полках дома какой-то ад, но в этом есть потребность. Она велика, и за эту потребность люди готовы отдавать деньги, готовы вкладываться в эти смыслы, потому что вот так они их могут получить. Многие люди покупают книги и потом их куда-то везут. Куда они поедут, эти книжки? Какие-то поедут в Москву или в Россию целом, какие-то поедут по всей Европе. Эти артефакты ты готов хранить.

Поэзию у нас не читают — Фанайлова или Сваровский плохо уходят. Но есть спрос на прекрасные стихи о России Германа Лукомникова:

Русские, да и нерусские,
Все мы народ неплохой.
Все мы хорошие русские.
Только лишь Путин плохой.

Лукомников абсурдистский поэт, он знаменит своими палиндромами и игровыми текстами. Он умудрился в начале 2023 года в журнале “Волга” напечатать подборку с такими стихами. Это было просто чудо! Я всем говорю, берите хотя бы Лукомникова.

Плохо продаются комиксы и графические романы, потому что людей, которые в них разбираются, мало. А может они у меня не очень удачно стоят… Жаль, потому что среди комиксов довольно много книжек про смыслы. “Араб будущего” Риада Саттуфа, “Персеполис” и “Цыплёнок с черносливом” Маржан Сатрапи… Про другие страны нам — в широком смысле — пока не очень интересно.

Иногда спрос, наоборот, удивляет. Я однажды заказала дорогущую книгу — “Мартиролог” Тарковского и думала, что она никому не пригодится. Но она улетела сразу, пришлось закупить ещё — продолжают разбирать. Приходила одна девушка, китаянка из Лондона, такая оппозиционерка ярая, читать по-русски ей сложно, она знает несколько слов, но Тарковского она всё равно купила.

Фотоальбомы Дмитрия Маркова тоже хорошо ушли. Мы закупили восемь альбомов и их уже давно нет. Хорошо уходят книги “Гаража” — и русские, и английские, это один из главных хитов нашего магазина.

— Книги “Гаража” вы из России заказывали?

— Нет, тоже через Европу. У “Гаража” недавно вышла очень интересная книга Екатерины Айгюн — она живёт в Стамбуле, три года в Мюнхене работала над PhD по русским художникам. Получилось чудесное непопсовое исследование, где она собрала фантастический архив неслыханных раньше русских художников, которые успели побывать в Стамбуле в двадцатые–тридцатые годы прошлого века, — “Дом вдали от дома”. Мы купили 20 экземпляров и продали их буквально за месяц. Всё, что связано со Стамбулом, довольно хорошо продаётся: людям интересно читать и слушать о том, что происходит в месте, где они живут.

Все мы зациклились на том, что с нами происходит. Любопытство к другим нас бы немножечко расширило. Конечно, спасибо тому, что мы зациклились, потому что теперь есть книжный магазин, в котором я работаю, но в глобальном смысле происходит схлопывание смысла. Всё меньше и меньше вещей, которые нас вообще способны задеть. Мне всегда интересно смотреть вперёд, у меня очень большие вопросы к будущему. Сейчас мы вот так вот существуем. А как мы будем существовать через два или три года? Совершенно непонятно.

Будем ли мы вообще полностью отстраиваться от этих смыслов? В идеале следом должна какая-то художественная волна пойти, люди должны начать читать книжки уже более или менее их отвлекающие. Вот как с Беркович или с Бережной: да, это книжки сегодняшнего дня, но они всё равно отвлекают от его ужасов с помощью надежды, в них вложенной.

Но если зарубежное русскоязычное книгоиздание не выдержит и сломается, сломаемся и мы. Книгоиздание за рубежом сейчас — это про распространение новых смыслов и объединение. В Стамбуле с этим сложнее, потому что мало людей, которые здесь задерживаются надолго. Мы, скорее, нечто мерцающее.

— Про что для тебя сейчас магазин?

— Про место и возможность встречи. Встречи, которая в нём всё время происходит. Меня радует, что я всё время знакомлюсь с кем-то новым. Находятся люди, готовые встречаться, несмотря на то, что им нужно добираться до нас два часа из другого конца Стамбула. Это как вечно складывающийся пазл, калейдоскоп из разных кусочков. Мой личный горизонт невероятно расширяется. Это про возможность разговаривать друг с другом на разные темы, находить объединяющие точки.

Был такой турецкий сериал, который по-русски назывался “Мы встретились в Стамбуле”. Самое смешное, что там так никто и не встретился в Стамбуле. Там были герои из разных социальных кругов, которые как-то пересеклись, но они и так жили в Стамбуле. И тут, наверное, происходит то же самое: приходят совершенно разные люди, и мы с ними как бы встречаемся в Стамбуле, а среди них есть богатые и бедные, живущие за границей, живущие в Москве, те, кто приходит за кусочком какого-то смысла и просто сказать вслух слово “война”, те, кто приходят просто узнать, что происходит в России.

— Лиза, а ты бы хотела изменить название магазина?

— Я никогда не умела придумывать названия. Но я думала об этом. Случись такое, я бы назвала просто “О да!”. По-турецки “ода” — это комната. А по-русски это “О, да!”, как междометие. Я предлагала коллегам, чтобы наши полторы комнаты стали одной комнатой, но мы не будем менять название. Я придумала эту “оду”, но она с нами никогда не случится.