33
с.к.
день рождения отца,
я вхожу в спокойствие августа,
всё ещё очень жарко,
однако похолодание неотвратимей с каждой секундой,
царство кондеев, крипты,
эра закрытых окон,
я люблю тебя,
однако мне больше нельзя писать о теннисных площадках,
вижу разметку районов, пока еду в такси,
технологию вдоль хребтов, нло,
символические нло, чёрную
собаку на экране андроида;
меня держат здесь, в космической
прохладе, не пускают к деревьям
34
в интернете был яблочный сад
мы ели интернет в воюющей стране
в столице воюющей страны
мы еле-еле ели интернет
в интернете я увидел лицо
человека за секунду до гибели
воздух хвойных я
не вдыхал в интернете
(разве что розовых хвойных)
в интернете были разные
секретные сундучки
кроме того интернет был способен и сам
запускать секретные сундучки
иногда я думаю часть пространства
заполнена микро-дронами, невидимыми для глаза
(как минимум это справедливо для интернета,
ничем не ограниченного, так и запиши, генриетта)
как мне вызвать такси без мобильного интернета
как убраться с этого края света
в интернете есть дельфины,
плывущие через сетчатость
в интернете есть дельфины,
плывущие через все частоты
это август письма, могилёва
ларюэль говорит в интернете
каждый носит в себе христа, могилёва
и моё время распадается на
маленькие промежутки времени
и это стихотворение оказывается
стихотворением не только об интернете
интернет теперь уже даже
не главная тема текста
и никто не знает, когда это с тобой случится
может, когда едешь в такси,
смотришь холмы интернета
маки, помехи
36
все взрослые расширяются, это
потому что вселенная расширяется?
все взрослые отдаляются друг от друга
наблюдаю, как партнёрка соседа
собирает чемоданы
у них сложный период
летит в россию
а мы едем в иран на попутках
или нечто подобное?
я говорю: бог, звезды уже не влезают
во все мои объективы
я говорю: пихты, пихты, пихты,
кипарисы, пихты
пахнет морем, говорю,
загугли море
родители стареют,
болезни их атакуют,
в аптеках
с ними везде говорят по-русски
пахнет морем
мой приятель эрл только что выложил новый альбом
он с мерцающим джоинтом на обложке
мне нельзя не смеяться в рамках
уикенда последней жары
и как будто каждая проходящая мимо
знает обо мне эту тайну
какой же
невероятный рассвет на центральных улицах
38
ночую в театре жестокости,
а всё так хорошо начиналось:
моя главная зависимость — кофе,
и там же, в кафе, светящиеся
глаза этого армянина, который
отучился на философском, и вот он теперь
переехал в маленький город, где главная
достопримечательность — заброшки,
оставшиеся от лагеря “Артек”.
Псины, которые вертятся,
как весёлые глазированные сырки, а также
немка, приехавшая сюда на велосипеде —
она тоже остановилась в кафе.
И ещё этот американец с протезом — достаточно,
кстати, стильно выглядит с тросточкой.
Здесь ещё можно не париться
входом в жестокость.
Польша, Непал.
Дальше — бар “Россияне”, кажется,
этого просто не может существовать —
будка призраков мелькнула на фоне гор,
а не бар с подобным названием.
В 30+ читаю Томаса Вулфа,
потому что книга была сожжена, было как-то
странно к ней возвращаться, а тут
вот она лежит посреди театра жестокости,
посреди рынка на стадионе “Раздан”.
У меня тоже родственники из-под Оренбурга, они
тоже пели песни. Бессонница.
Какие там списки — задерживаю дыхание
посреди театра жестокости,
рыба, нестареющая
невероятная рыба на суше.
Впрочем, и это тоже пройдет.
Не отворачиваться? Не
оборачиваться.
40
ск
Ради тебя я бы мог
больше никогда не скуривать тысячу евро,
которые пришли как поэту в изгнании,
в настолько короткий срок.
Даже учитывая то, что ты тоже
любишь курить. Ты
аккуратная, экономишь стафф, крутишь
лучшие косяки.
Где мне отправить тебе это стихотворение, может,
в мессенджере “Сигнал”?
Похолодало в Тбилиси,
питчу статью о наркотиках, принимаю
наркотики,
пишу роман. Всё окей.
Цветаевские мальчики золото
головые, голодные, голые
просвечивают сквозь мрак.
Вопрос не в тему: ты помнишь
11 сентября?
Мне запомнилось, что мой дед-коммунист сказал:
“Так им и надо, этим америкосам”.
На випассане я осознал,
что помню это через реакцию матери...
Я забыл сказать в последнем письме, что люблю тебя.
Удивительно, что я на самом деле люблю тебя.
Я люблю тебя.
Читаю Томаса Вулфа, ту книгу,
которую вы сожгли с Еленой.
Просто попалась в театре
после випассаны, стало любопытно.
Что могу сказать? Крепкая проза,
но на нее плюс-минус похуй+похуй))
А где тот роман,
что в изумрудной хижине грезится пацанёнку?
Он останется лежать в ящике стола на Корнелия Кекелидзе.
Забери, если будешь поблизости,
я — в том подъезде, который рядом
с граффити russians go home,
пишу про дроны.
2025