Ключи валялись рядом с колесом, я видела их в свете, льющемся из машины. Я схватила их и замешкалась — Ника и Эдик катались по земле, и мне нужно было что-то сделать, прийти Нике на помощь, но тут она снова заорала:

— Заводи-и-и-и-и!

И я бухнулась на водительское сиденье.

За рулём я сидела несколько раз — ещё в Москве, когда жила у Ники. Она пыталась научить меня водить, однако то ли я была пропащей ученицей, то ли она плохим учителем, но у нас так ничего и не вышло. Как только автомобиль начинал ехать, я впадала в ступор. Мне казалось, что мы мчимся на шумахеровской скорости и неминуемо разобьёмся, хотя на самом деле мы еле тащились.

Я путала газ и тормоз, никак не могла запомнить, что значат буквы на рычаге, и дергала его в разные стороны. Ника моментально выходила из себя, что, разумеется, нисколько не способствовало моей сообразительности. Помучившись три раза, мы оставили попытки — как я подозревала, ко взаимной радости обеих.

Однако я по крайней мере помнила, куда нужно вставлять ключ, чтобы машина завелась. Руки тряслись, и я ткнула ключом в скважину раз десять.

Безрезультатно. В этот момент Ника испустила крик. Я вся покрылась испариной, но именно тут ключ скользнул в пазы, как в масло. Обрадованная, я крутанула его, но ничего не случилось.

В открытой двери вдруг возник Эдик: одежда в пыли, глаза бешеные. Он схватил меня за куртку и рванул наружу. Одной рукой я вцепилась в руль, второй уперлась в стойку и попыталась его лягнуть. Не попала — но он по крайней мере отскочил.

Откуда ни возьмись, на него опять спикировала Ника. Обхватив Эдика ногами, она принялась осыпать его ударами по голове и по плечам.

— Зажми тормоз! — крикнула мне она.

Эдик обрушился спиной на соседнюю машину, пытаясь сбросить Нику с себя. Она заверещала, следом завизжала сигнализация. Еле соображая от ужаса, я заглянула под руль: тормоз — это широкая педаль или узкая? Ударив ногой наугад, я снова повернула ключ, но ничего не случилось. Попробовала ещё раз. Потом ещеё Двигатель победно взревел.

Эдик снова материализовался рядом, но на этот раз во мне от торжества проснулась прыть: я с размаху влепила ему кулаком в лицо. Мы заорали одновременно — он, схватившись за скулу, я — прижимая руку к груди. Эдик держался за край машины, пальцами впившись в обивку, и, плохо понимая, что делаю, я изо всех сил хлопнула по ним дверью.

Эдик закричал нечеловеческим голосом, перекрывшим даже сигнализацию, и отдернул руку. Я, теперь по-настоящему, захлопнула дверь. Тут же открылась соседняя, и на пассажирское сиденье рухнула Ника.

— Нажми тормоз, — прохрипела она, и я увидела, что у неё разбита губа.

Я нажала тормоз, на этот раз не промахнувшись. Ника резко переключила рычаг на букву D.

— Гони, — сказала она. 

Кто бы мог подумать, что мой путь к управлению вертолетом начнётся так быстро. Повинуясь Нике, я с силой надавила на педаль газа, и машина скакнула вперед, как дикая кошка. Переулок, в который мы въехали, показался мне противоестественно узким. Я приготовилась услышать скрежет, но, как ни странно, машина проскользнула сквозь него безо всяких повреждений. 

Улица со входом в клуб и кирпичным зданием была, к счастью, по-прежнему пустынна. 

— Давай направо, — велела Ника. — Это лево! В другую сторону! Отъедем немного и поменяемся. 

Я поддала газу. Чем быстрее поеду, тем скорее эта пытка кончится. Тем более что прямо сейчас, с пустой широкой дорогой впереди, это казалось даже легко. Я так воодушевилась, что не успела остановиться, прежде чем улица оборвалась, и нас вынесло на другую, оживлённую. 

Нам наперерез, истерически сигналя, промчался автомобиль. Я резко затормозила и вцепилась в руль, от страха забыв, как дышать. 

— Ева, Ева, поехали, а то в нас кто-нибудь врежется, — Ника заговорила со мной ласково, как с ребёнком. 

Я не сразу послушалась — просто не могла пошевелиться, — но потом, сделав над собой усилие, посмотрела налево. До следующей машины было вроде бы далеко, и, зажмурившись, я резко вырулила на дорогу. 

Удара не последовало, и, проехав ещё пару метров, я рискнула открыть глаза. 

— Вон там съезд, видишь? Давай к нему, осторожно. 

Я кое-как дотащилась до съезда и, свернув в подворотню, остановилась. Некоторое время мы с Никой сидели не двигаясь, глядя прямо перед собой. 

Потом она порывисто вздохнула и сжала мою руку. Обняться не было сил.

— Телефон, — слабо пробормотала я, и Ника, тут же выпустив мою ладонь, схватила с полочки мобильный.

— Наш... Ева, это наш! Цел! Работает!

Она засмеялась и тут же поморщилась, дотронувшись до разбитой губы.

— Очень больно? — спросила я.

— Бывало и лучше. Но ты видела, как я его? Одной левой, считай! Будет знать!

Из машины я выбралась на негнущихся ногах и, только пересев на пассажирское кресло, по-настоящему перевела дух.

Теперь, когда рулила Ника, мы стартовали не просто плавно, а даже с некоторой грацией. Не верилось, что такая смирная и простая в управлении машина была тем же гробом на колесах, в котором я чуть было не похоронила нас несколько минут назад.

— А куда мы, собственно, едем? — опомнилась я. — И что мы будем делать дальше?

— Посмотри на карте, где ближайший выезд из города.

Он оказался на севере. Ловко маневрируя между машинами (поток которых возмутительным образом поредел, стоило мне уступить управление), мы направились туда.

— Как думаешь, что Эдик станет делать? — спросила я. — В полицию из-за угнанной машины он же вряд ли пойдёт?

— Если хочет телефон обратно, то вряд ли.

— Ты считаешь, он попытается вернуть телефон? Но как?

— Мы ничего не знаем о тех, с кем он разговаривал в клубе.

Я мысленно прикинула наши перспективы.

— То есть теперь за нами будут гнаться какие-то тёмные личности и наркоман?

— Я бы не стала это исключать. Чтобы не терять бдительность.

Я вздохнула. Ничего на свете мне не хотелось потерять так же сильно, как бдительность, причём желательно навсегда, но Ника была права. Расслабляться было опасно.

Дома вдоль дороги постепенно снова уменьшились и поредели. Потом они пропали вовсе, и мы понеслись как будто по чёрному тоннелю — тёмное беззвёздное небо над головой, тёмные стены деревьев по бокам, тёмный разбитый асфальт под колёсами. Только иногда за окном мелькали то ярко освёщенный магазин, то заправка.

— Куда ведёт эта дорога?

Я отдалила карту на экране.

— В Пермь.

— Ищи ближайший поворот. Нам надо в противоположную сторону, к границе.

Ника замолчала, и я, собравшись с духом, сказала:

— Мы не можем ехать в Беларусь.

— Почему это?

— Потому что мы обсуждали это вчера вечером, когда переводили деньги. И, значит, Эдик все слышал.

— И что?

— Ты сама говоришь, что он попытается вернуть телефон. Наверняка и этим чувакам в клубе скажет, куда мы собрались. Машину они нашу знают. Вдруг они подкараулят нас на трассе?

— Но они же не знают, по какой дороге мы туда поедем.

— Да вообще-то дорога в ту сторону одна. Мы уже почти на объездной. Там нам нужно было бы свернуть налево и обогнуть весь город.

Ника хотела посмотреть карту и на секунду упустила управление: наша машина вильнула, встречная засигналила.

— Ну, значит, отъедем от Казани подальше, а потом свернём, — раздражённо сказала она, снова повернувшись к дороге. — Машину я бросать пока не готова. Другие трассы в этой стране существуют?

— Существуют. Но не очень пересекаются. Нам придется уехать далеко на север, прежде чем мы снова сможем свернуть.

— Я поняла, ты ищешь любые причины не ехать назад. И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю четвёртый вариант, который нам остаётся. Дальний Восток.

— Но это же абсурд! Расстояние в три раза больше. В три раза больше времени нас поймать!

— Зато меньше шансов. Чем дальше от Москвы, тем безопаснее. Где нас там искать? Там вообще тайга!

— Ну спасибо, утешила! И медведи. И холод.

— Ну мы ж с тобой не в январе туда едем!

Ника явно хотела сказать что-то ещё, но в последний момент передумала.

Минуту мы ехали молча. Объездная дорога впереди зазолотилась огнями.

— Чёрт с тобой, — вдруг брякнула Ника. — Поехали на твой Дальний Восток.

Я изумлённо посмотрела на неё. Ника хмурилась, но я видела, как у неё подрагивают уголки губ, словно она пытается не улыбнуться.

— Почему это ты вдруг передумала? — подозрительно спросила я.

— Я представила, как рассказываю об этом кому-то: “И тут мы решили поехать на Дальний Восток”. Фурор.

— И поэтому ты готова рискнуть?

Ника ничего не сказала. Я смотрела на неё, а она — только на дорогу. Её блуждающая улыбка меня настораживала, словно она знала что-то, чего не знала я, но я сомневалась, что это знание мне понравится.

Я не выдержала:

— Ты считаешь, мы туда доберёмся?

— Вряд ли, — беззаботно ответила Ника, и её улыбка вдруг расцвела. — Честно говоря, я не думала, что мы и сюда-то доберёмся. Ну сама посуди, Ева, какие у нас шансы? Мы с тобой сбежали из суда — из суда, ты понимаешь? Ты в наручниках там была. А теперь ещё и с этими деньгами… Нет, я не думаю, что мы туда доберёмся. Но не стоять же теперь на месте, пока нас не схватят! Всё равно надо куда-то двигаться. Почему бы и не через всю Россию. По крайней мере, будет что вспоминать в тюрьме: как я с лучшей подругой замахнулась на Дальний Восток.

Пока она говорила, во мне нарастал гнев вперемешку с отчаянием: с таким отношением вообще не имело смысла куда-то ехать! — но стоило Нике произнести “лучшая подруга”, как всё исчезло. Эти слова были самыми драгоценными на земле. Они определяли мое место. Я тосковала по дому, но услышать такое было лучше любого дома, потому что это можно было носить с собой всегда.

Мы миновали объездную, фонари закончились. Дорога перед нами была прямая, как струна. В свете фар я видела, как выглаженный асфальт переходит в мохнатую, поросшую травой обочину. Деревья отступили, их контуры теперь смутно угадывались в темноте. Другие машины нам почти не попадались. Разметка, границы дорожного полотна, параллельные ряды деревьев — всё состояло из прямых линий, сходившихся на горизонте в воображаемой точке, и из-за этого мне казалось, что это не настоящая дорога, а чертёж на бумаге. Вернулось ощущение нереальности, как в машине Тимура. Оно охватило меня так быстро и крепко, словно кто-то огромный сжал меня в кулак. Не только дорога, но наша машина, Ника и я вдруг перестали быть настоящими. Теперь мы тоже стали просто условностью, карандашной пометкой на чертеже.

Мой живот требовательно заурчал, грубо прервав этот внетелесный опыт.

— Остановиться бы на заправке, — мечтательно сказала я.

— Остановимся. Только у нас осталось пятьсот рублей.

— Ну на хот-дог-то хватит.

— На хот-дог хватит, а на бензин нет.

Эта простая мысль не приходила мне в голову. Я встревоженно посмотрела на приборную панель, но там были только сплошные цифры и стрелочки, в которых я не разбиралась.

— То есть мы скоро застрянем посреди трассы?

— Ну не очень скоро, тут больше половины бака. На километров четыреста хватит. А дальше придётся снова ехать на чем попало. Что ты делаешь?

— Подумала, вдруг у Эдика какие-нибудь деньги завалялись в бардачке. Но нет, ничего. Презервативы зато нашла. И пачку сигарет!

— Каких?

— “Винстон”.

— Фу. Ну ладно. А вообще-то это к лучшему, с машиной.

— Почему?

— У нас никаких документов на неё нет. Да у нас вообще никаких документов нет, водительских прав например. А вдруг менты?

— В этом случае права будут нашей наименьшей проблемой, — угрюмо отозвалась я. — Но ты всё-таки не превышай.

Ближайшая открытая заправка оказалась далеко — мы ехали не меньше часа, и хот-догов на ней не продавалось. На витрине лежали только три неаппетитных заветренных бутерброда. Впрочем, даже Никина привередливость к этому моменту уже была сломлена, поэтому бутерброды мы не только купили, но и съели целиком. На вкус они были как мокрая бумага с майонезом, но живот, по крайней мере, перестал урчать. Мы снова тронулись в путь, но ехали недолго. Ника объявила, что бутерброд её уморил и нам нужно остановиться на ночлег. Свернув с трассы на еле заметную просёлочную дорогу, мы встали за деревьями.

За всю свою тридцатилетнюю жизнь я ни разу не ночевала в машине, то есть не укладывалась в ней спать основательно. Откинув сиденье, я с грустью обнаружила, что до горизонтального положения было по-прежнему далеко. Ника некоторое время пыталась устроиться на соседнем кресле, но при этом так ёрзала и страдальчески вздыхала, что я наконец велела ей ложиться на более удобное заднее сиденье.

— А как же ты? Это, наверное, не очень честно, — сказала Ника, впрочем, без особой настойчивости.

Я заверила её, что все в порядке, ведь она водитель и должна выспаться. Ника не заставила себя уговаривать и тут же переползла назад.

Мы наконец улеглись и затихли.

— Ева… — позвала Ника через несколько минут.

— М-м?

— А ты веришь?

— Во что?

— Что мы доберёмся.

— Верю, — после паузы соврала я. — Вон как мы уже далеко заехали. И дальше сможем.

— Это хорошо… — сонно пробормотала Ника.

На самом деле я не то чтобы не верила, просто вообще не думала об этом.

Будущее перестало иметь значение, как раньше — перестало прошлое. Отныне время было спрессовано в ту единственную минуту, которую я проживала прямо сейчас. И сейчас я полулежала на сиденье угнанной машины, в каком-то поле, укрытая ворованной курткой, и была совершенно счастлива. Ника была не просто моим другом, она была осью моей жизни, потерянной десять лет назад. И сейчас впервые я чувствовала, что эта моя прошлая жизнь и нынешняя наконец срастаются. Как будто, колеся в одиночестве по бездорожью, я случайно наткнулась на прежнюю проторенную колею. За блаженное чувство верности пути я готова была терпеть что угодно: неудобное сиденье, клёклый бутерброд, бандитов, ментов — и даже поплатиться свободой, если придётся. Ничего не могло сравниться с тем космическим холодом, в котором я добровольно провела эти десять лет.