Март 2022

*
Пойдем на площадь родине изменим
За мир секунд 15 постоим

Пойдем в соцсети родине изменим
Репостнем фото взорванных домов

Пойдем наденем черные одежды
Изменим ей, поплакав на углу

Изменим ей с особенным цинизмом
Для беженцев пакеты отвезем

Товарищ, верь, что все наши измены
Когда-нибудь изменят этот ад

Товарищ, веришь? Вот и я не верю
И всё-таки продолжим изменять

Пойдем по капле родину изменим
И выпьем корвалолу за нее

*
Я не ожидала, что будет настолько страшно.
Это была телесная реакция, с которой я ниче-
го не могла сделать никакой силой воли. Как
только я туда пришла и встала, у меня начали
трястись колени. И это было ужасно стыдно.
И я не могла это остановить. Из обувного ма-
газина неслась веселая музыка. Я пыталась
под нее танцевать. И это ненадолго помогало.
Но потом тело снова впадало в заморозку —
невозможно двигаться, когда так страшно.
И оставалось только одно движение — вот эта
неостановимая дрожь.
Это был самый странный митинг в моей
жизни. Мы даже друг другу не сказали ни
слова. И уж тем более не выкрикнули ни од-
ного лозунга, не развернули ни одного пла-
ката. Только у одной девочки к рюкзаку был
прицеплен красный лоскут, а на нем написа-
но: “Почему я в черном? Хороню свободу сло-
ва”. Спереди на куртке у нее были столь же
крамольные лоскутки: “Хватит слез” и “Хва-
тит крови”. Ее потом забрали первой, разумеется.
Как узнать участников незаконной акции?
Они единственные на улице в медицинских
масках.
Окончательно я поняла, что я среди сво-
их, когда увидела, что одна девушка стоит
и плачет. Представились такие акции проте-
ста нового времени. Люди останавливаются
на улице и вместе плачут. Молча и не глядя
друг на друга.
Мы довольно долго стояли так и молчали.
Мимо шли прохожие, туристы, в двух ша-
гах торговали сувенирами. Я все смотрела
на большого плюшевого ждуна, надеясь, что
от этого станет не так страшно. Откуда-то со
стороны кто-то заорал “слава России”. Стало
еще страшнее. Потом появился дед в ушанке
и стал докапываться до одной очень печаль-
ной женщины. Он почти сразу перешел на
крик: “Ты там была? Нет? Тогда че тут сто-
ишь”. Он очень быстро вошел в раж и стал
кричать уже всем, че мы тут стоим, а ну ра-
зойдись. В руках у него была полторашка
с водой, и он стал всех вокруг обливать этой
водой. Как на Крещение.
Один мужчина сказал деду: “Я сейчас за-
явление на тебя напишу!”
К нему тут же подошел некто в штатском
и сказал: “А вот пойдемте и напишем”. Увели
обоих. Дед через минуту вернулся, а муж-
чина нет. Гвардеец с автоматом вежливо по-
просил деда надеть медицинскую маску. Тот
надел.
Потом по улице (пешеходной) торжественно
проехал автозак, встал напротив нас
и гостеприимно распахнул двери. Оттуда раз-
дался внушительный мужской голос, кото-
рый с интонациями Левитана сообщил нам,
что мы участвуем в незаконной акции. Было
такое ощущение, что этот голос и создал ак-
цию. До этого мы просто стояли и молча смо-
трели, как нас со всех сторон окружает по-
лиция и ОМОН. Они прокрутили это сооб-
щение два раза. Надо признать, впечатление
производит. “Немедленно прекратите проти-
воправные действия”. Какие? Молча стоять
на улице? “Иначе к вам применят спецсред-
ства”. Начался винтаж. Я быстро метнулась
за угол. Сзади меня какая-то девочка закри-
чала: “Не надо меня! Я маленькая!”
Этот крик у меня до сих пор стоит в ушах.
Они там почти все были очень маленькие.
И в основном девочки. В круглых очочках.
И мне важно помнить, что моя страна —
это не только люди на танках, но и такие вот
девочки в очках, как у Гарри Поттера. (…)

*
Сбежала на дачу к друзьям — подышать ле-
сом, увидеть, что сосны еще стоят и облака
плывут. Развешивали зеленые ленточки на
ветках. Написала на снегу: “Белки против
войны”.
Читала в новостях, что в каком-то городе
девушку арестовали за то, что она написала
на сугробе “нет войне”. А в протоколе ее пре-
ступление формулировалось как-то совсем
уж дико: “Дискредитировала армию РФ по-
средством порчи снежного покрова”.
Кажется, лес — единственное место, где
еще можно безопасно оставлять антивоенные
надписи. Но нет, едва мы отходим от “испорченного
снежного покрова”, нас догоняет мужик с овчаркой. На секунду меня окаты-
вает волной животного ужаса — кажется, что
он сейчас спустит ее с поводка.
“Это вы там написали?” — спрашивает он.
“Это белки”, — говорю я.
“Не знал, что белки умеют писать”.
Он уходит вперед. А мы потом всю дорогу
гадаем, встретит ли нас у выхода из леса по-
лицейская машина. Подбадриваем друг дру-
га, распевая старую добрую песенку: “Моя
смерть ездит в черной машине с голубым
огоньком”.
В итоге так взбодрились, что нашли дру-
гую тропинку. И так и не узнали, встречали
нас там в машине с мигалкой или нет. А мо-
жет, им пришлось составить протокол на
белок.

*
На даче случайно наткнулась на распечат-
ку каких-то сатирических двустиший. Села
и залипла. Они были местами смешные, чаще
дурацкие, но я читала и не могла остановить-
ся. Читала и думала: я впервые с 24 февраля 
читаю не новости! Вот я уже десять минут
не читаю новости, вот уже полчаса, вот я уже
перестала плакать... Боже, как я благодарна
безымянному сатирику за эту передышку!
А по дороге домой стала сочинять двусти-
шия про тот трудно усваиваемый опыт, кото-
рым мы сейчас в таких объемах запасаемся.
И о том, что видела прямо сейчас, и о том,
что “стоит перед глазами”.
Вот пьяный плюгавый мужичонка на ав-
товокзале, плюясь слюной, вещает безмолв-
ной женщине про “восемь лет”. И из меня тут
же выскакивает стишок, которым я, как щи-
том, закрываюсь и от его, и от своей злобы.
        Я был у телика с поллитрой.
        А вы где были восемь лет?
Вот тетка с переполненными сумками
машет перед лицом своего спутника чахлой
веточкой мимозы. Отчитывает его за что-то,
улавливаю слово “тушенка”, и меня окаты-
вает привычной паникой про голод. Но мозг
подбрасывает очередной стишок, и я, как на
серфе, перемахиваю на нем через эту волну.
Зачем ты мне припер мимозу?
Тушенку лучше бы купил!
Вот в очереди на автобус беззубый гоп-
ник в спортивном костюме, тоже пьяный,
вещает, как “Россия всех нагнет”. Параллель-
но с этим читаю очередную новость из “списка
кораблей”: “Адидас” ушел из России.
Мне страшно. Мне очень страшно, что мы-
шеловка захлопнулась, я не успела, и теперь
до скончания века буду заперта тут с ядерны-
ми патриотами и пустыми полками. Но сти-
шок склеивает, как пластырем, расколотый
на своих и чужих мир, и я почти сочувствую
этому хмырю в спортивном костюме.
      Нам Адидас закрыл поставки,
      В чем патриоту щеголять?
Вот мы приезжаем мимо полицейской
машины. И у меня привычно сжимается все
внутри. Я вспоминаю, как мы молча стояли
на митинге.
          Мы собрались и помолчали.
          И тем нарушили закон.
А вокруг кольцом стояли полицейские и по
рации вызывали подкрепление, и потом поя-
вился ОМОН и встал вторым кольцом вокруг...
От одного воспоминания рука привычно тя-
нется к успокоительному. Но стишок
действует, как заклятие “Ридикулус” на боггар-
та. И я не боюсь, я смеюсь.
      Тут целых десять пацифисток!
      Скорее подкрепленье шли!
Так я спасалась целый день. Завтра, на-
верное, этот способ уже перестанет работать.
И инстинкт самосохранения изобретет что-
то новое, чтобы не сойти с ума.