Раїса Троянкер

ASKANIYA NOVA 

The sun of Askaniya.
Insatiable sun.
Drunken and burning. Like Jamaican rum.
“Oh, the fire’s gone out,
The Scythians have scattered...
So why are you, memory,
Still stirring my blood...

Hey, virgin steppe, grey as a century.
Grey as a century,
Foaming like a whirlpool.
Askaniya winds!
Askaniya winds!
In virgin steppe are sun and feather-grass.

Dozing sleepy ‒ white-foam sawdust,
I stand in delirium, half-dead.
So close, look ‒ the powerful back and shoulders.
A young Scythian lifts his head.

Listen, rider, catch your breath.
The Scythian is saddling a wild horse.
(I’m ashamed for my fine white heels,
For my city face and clothes).

Listen up, intoxicating virgin space.
My gaze is rapt by your immaculacy.
I came to see you from the city
To hear the mournful quray sing.

Balbals turn to stone on graves.
Their eyes show the weight of millenia.
(In Kakhivka a lunatic rabbi
Babbled something to me about graves).

Oh, the past.
How perplexing you are.
Listen, rider. (Horses like a storm).
Ghosts dream of magical towers.
And there’s nothing to say using words.

And I will go, a small and quiet woman,
To the zoo, where there is nothing to yearn for.
Where young pink flamingos
Doze sleepily on one foot.

1928, in Askaniya Nova
 

АСКАНІЯ НОВА

Асканійське сонце.
Сонце ненаситне.
П’яне і жагуче. Як ямайський ром.
‒ Ой, погасла ватра,
Розбрелися скити...
Так чого ж ти, спомине,
Все хвилюєш кров...

Гей, цілинний степе, сивий, як століття.
Сивий, як століття,
Пінявий, як вир.
Асканійський вітер!
Асканійський вітер!
У степу цілиннім сонце і ковиль.

Сонно марить ‒ тирса білопінна,
Я стою од марінь нежива.
Близько, ось ‒ могутні плечі й спивна.
Молодого скита голова.

Чуй, на коні, дихати не сила.
Скит сідлає буйного коня.
(Мені соромно за туфлі мої білі,
За міське обличчя й убрання).

Слухай ти, п’янкий цілинний простір.
Вабить зір незайманість твоя.
Я прийшла до тебе з міста в гості
Слухать спів смутного курая.

На могилах кам’яніють баби.
В їх очах ‒ вага тисячоліть.
(У Кахівці божевільний рабин
Про могили щось мені наплів).

Ой, минуле.
Як же ти бентежиш.
Чуй, на коні. (Коні як гроза).
В голові примар чарівні вежі.
І словами нічого сказать.

І піду маленька, тиха жінка,
В зоопарк, де ні над чим тужить.
Де рожеві, молоді фламінго
Сонно марять на одній нозі.

Ян Сатуновский

125

A man I had occasion to affront
was killed by a bullet through the mouth at the front.

He wasn’t picked up, wasn’t dragged out through the dirt.
The shrapnel dissolved in the Kaluga earth.

I’m a live wire.
I lived through the war.
I’m alive.
I live with my wife.
I live.

What does he remember, that man, about me?
Why is he watching
from beneath the visors of his brows?

1947

125 

Человек, которого я обидел,
был убит на фронте в рот навылет.

Не взвалили, не выволокли с поля. 
Растворился в калужской земле осколок.

Я живучий.
Я пéрежил войну. 
Я живой.
Я живу с женой. 
Я живу.

Что он помнит, этот человек, обо мне? 
Что он смотрит
изпод козырьков бровей? 

1947

Всеволод Некрасов, из I Live I See (UDP, 2013)

a subtle matter
a house is burning

it looks like
there might be a house burning over there

like over there
there’s a house burning

and so
and what
does this tell us

what it tells us

a good house 
burns well

(Перевод в соавторстве с Бэлой Шаевич)
 

тонкое дело
дом горит

кажется
что будто там горит дом

что там
дом горит

и что 
и о чем
это говорит

что о чем

хороший дом
хорошо горит

Игорь Холин, из Kholin 66 (UDP, 2017)
 

* * * 
You don’t know Kholin
And I don’t recommend him 
He’s such a bitch
And such a whore
His head’s
An empty bucket
His poems
Make you vomit
Instead of legs
There’s crutches
Stuck up his butt
Got no skills, pays no bills 
Yet he eats for five
How does the good earth 
Keep this beast alive

(Перевод в соавторстве с Бэлой Шаевич)
 

* * *

Вы не знаете Холина
И не советую знать
Это такая сука
Это такая блядь
Голова —
Пустой горшок
Стихи —
Рвотный порошок
Вместо ног
Ходули
В задницу ему воткнули
Сам не кует не косит
Есть за троих просит
Как только наша земля
Этого гада носит

Григорий Дашевский

For D.

1.

Across the river they’re making chocolate
Out there the river-ice is breaking up.    
And upriver we’re waiting but for now 
no bus comes, only its vacant ghost
a desolate fleshless light flying ahead
to the engine’s howl
and the clatter of
the ad-slates changing.
We’re not cold, we bide our time.
The sky a deeper blue, the burning streetlights.

2.

To wait for each new minute as for a ghost,
to put on stage-paint for him alone
to powder your face with light––and poorly it sticks,
but without it there’s nothing 
to tell you apart: not from the many 
faces multitudes
but from the lived-through years
which like a star are distant and weightless as smoke.

3.

But from the sweet smoke, the glory of heaven, 
look up for a moment,
tear your eyes away 
as from a book:                       
As much a star has its shining 
or a factory its smoke,
all things have 
their limit: a book’s gilded edges 
or a band of cloud.  

4.

And turned from weddings not my own, and graves, 
not waiting for the end, I rose
and saw an enormous room, a hall,
walls, walls, Moscow, and I asked:
Where is the light that lit these pages,
where is the wind that rustled them like leaves?

5.

It’s late to be asking: each person is lit bright,
thrown open to the right dream
for the minutes, like pupils widened,
unscathed, like smoke or sleep:
they fly in, gleam, collect a promise: 
Remember, remember (take leave of) me.

Перевод в соавторстве с Тимми Строу

Д.

1.

За рекою делают шоколад.
На реке начинается ледоход.
И мы ждем от реки, но пока не идет
не троллейбус, но призрак его пустой –
свет безлюдный, бесплотный, летящий вперед
под мотора вой
и под грохот рекламных лат.
Нам не холодно, жди себе, стой.
Небо синее, и фонари горят.

2.

Каждой новой минуты как призрака ждать,
для него одного наводить марафет,
пудрить светом лицо – плохо держится свет,
а без этого грима ты неотличим
не от множества лиц, но от прожитых лет,
словно звезды далеких и легких как дым.

3.

Но от сладкого дыма, от славы небес,
как от книги, на миг подыми
заглядевшиеся глаза:
как звезда ни сияй, как завод ни дыми,
у всего есть край: золотой ли обрез
или облака полоса.

4.

Отвернувшись от свадеб чужих и могил,
не дождавшись развязки, я встал
и увидел огромную комнату, зал,
стены, стены, Москву и спросил:
где тот свет, что страницы всегда освещал,
где тот ветер, что их шевелил?

5.

Поздно спрашивать: каждый бывал освещен
и распахнут на правильном сне
для расширенных, точно зеницы, минут,
невредимых, как дым или сон:
прилетают, блестят, обещанье берут:
помни, помни (прощай) обо мне.

1992

Мария Галина, из “Реляций”

No train station here, the old man said.
But I remember very well that it was here. I remember the square in front of the station… the sunflower-seed sellers. And apple-sellers. They sold apples by the bucket. These yellow 
apples, bruised all over. I suppose they were windfall. No one would buy them, but the sellers sat there all the same.
Perhaps, the old man said, you imagined it. Déjà vu.
What, even the apples?
Apples are what people tend to imagine most of all.
But somehow, she objected, somehow I’ve found myself here.
There’s a certain chance that you have always lived here, the old man said.
There still has to be a station. Every city has to have a place you can leave from. Leave forever. Otherwise the city’s no good at all.
No train station here. Perhaps there was one once. A very long time ago. There was an airport before, too.
What, she asks, no one here can leave?
If you like I can row you across in my boat, the old man offered.
No, thank you, she said, thank you very much. No need.
Then move along out of here, the old man said, this place gets a lot of crossfire.

Здесь нет вокзала, сказал старик.
Но я точно помню, что был. Я помню вокзальную площадь… торговок семечками. И 
яблоками. Яблоки продавали ведрами. Желтые такие яблоки с битыми боками. Я 
полагаю, это падалица. Их никто не брал, но торговки все равно сидели.
Возможно, сказал старик, вам показалось. Ложная память.
Что, и яблоки?
Яблоки – то, что склонно казаться людям в первую очередь.
Но как-то, возразила она, как-то я же сюда попала.
Есть некоторый шанс, что вы жили здесь всегда, сказал старик.
Все равно должен быть вокзал. В каждом городе должно быть место, откуда можно 
уехать. Совсем уехать. Иначе этот город никуда не годится.
Здесь нет вокзала. Возможно, когда-то был. Очень давно. Когда-то и аэропорт был.
Что, спросила она, отсюда нельзя уехать?
Если хотите, я могу перевезти вас на лодке, предложил старик.
Нет, спасибо, сказала она, спасибо большое. Не надо.
Тогда отойдите отсюда, сказал старик, это место хорошо простреливается.