* * *

все наши рынки из песка
театры из песка
мы исчезаем в полброска
когда вода близка
она всего до волоска
тебя глотает, высока,
и больше не пуска —

и мы встречаемся на час
а селимся на два
всего, что в багаже у нас —
объятья и слова
песочный хлеб, песочный квас
песочная халва
прости, что я тебя не спас
но я еще жива
зато как зрение право,
сознание трезво,
когда не держит ничего
не тянет ничего
когда есть выдох или вдох
пока идет волна
а после всполох. или бог.
большая глубина.

все наши храмы из песка
таверны из песка
тревога иногда, резка,
проденет два виска:
мы перешли войну, чуму,
тюрьму, бесправье, плеть
как может быть, что ничему
вокруг не уцелеть?
вот полнолунное руно
легло наискосок.
оно пребудет. ты давно
изгладишься в песок.
мы завтра изойдем на миф
неведомый напев.
бежим царить, пока отлив
а остальное блеф.

* * *

уровень абсурда в субботу днем достигает уже межбровья,
и читающий по лицу наливает тебе как равной.
что ты хочешь от них, смеется, твоими яростью и любовью
пахнет бешено, как грозой или свежей раной,

вот они и ходят проверить, зрачки по блюдцу от любопытства:
что ты напоешь, наизнанку шкурой, всходя на гвозди?
что ты им рассыплешь, как антилопа, из-под копытца?
что от них потребуешь за науку, стоящим возле?
может, озорства неуемного
сорок капель?
жажды обладания невозможным
самую малость?
или сердце им вырвешь, как телефонный кабель,
чтоб оно ни на что другое
не отзывалось?

* * *

не лучший день для смерти, — клокотал
и заходился булькающим кашлем
и города осклабленный металл
переставал быть режущим и страшным,

но оплетался хмелем и вьюном,
неплотным веществом воспоминанья.
и он, средневековый астроном,
глядел, глядел за батискаф сознанья:

там сестры ждут в черешневом саду.
вся жизнь — чуть дольше трех четверостиший.
дождался снега, первого в году,
и уж тогда закрыл глаза и вышел.

идет, смеется: мир верней ума.
не жалко умирать, когда зима.
 

* * *

смех делает отчаянье бледней.
похоже, монтировщик этих дней
беспомощный нанизыватель бедствий.
переминаясь с пяток на мыски,
за нами едут наши мясники:
честь отрасли
предателеловецкой

бесправных
выбиватели
кишок:
у них для нас дубинка и мешок,
электрошокер и "заткнись, уебок":
но мы все смеем из своих коробок
идти в метель отогревать тугой
чугунный воздух, свернутый дугой

все потому, что мы хотим успеть
так многое оплакать и воспеть,
не выбивая нищенскую квоту;
нам нужно что-то вам сказать вблизи:
покуда вы нас месите в грязи,
чтоб облегчить историкам работу,

чтоб раскалить эпоху добела.
не верится, что в ней и я была:
детей купала, сумки волокла,
в глаз получала деревянной рыбкой,
и выходила в снег, когда везло,
то передачу отнести в сизо,
то сунуть сотню бабушке со скрипкой.
 

* * *

баю-баюшки-баю,
я тебя не узнаю,
видно, мы не уцелели
в том бессмысленном бою

баю-баюшки-баю,
мы не встретимся в раю:
каждый из могилы общей
едет в сторону свою